|
сообщили по спутниковой связи, что успех у программы обвальный, даже «Би-Би-Си» предложило закупить ее для показа по всей Европе. Мы с Иваном от радости напились до чертиков… Но внезапно, по приезде домой, начался спад. Страсти улеглись, наша с Ленкой семейная жизнь – без размолвок и приключений – быстро народу поднадоела. Рейтинг уменьшался. Ванька не знал, что делать, и спустя неделю выродил идею: нужен любовный треугольник. Он, не говоря мне ни слова, повидал мою прежнюю девушку – Катерину, а она принялась ему плакаться – прогнала, мол, своего Толстопальцева по причине его беспробудного пьянства, смотрит «С вами по соседству» и завидует Ленке, потому как жить без меня не может. Ёлкин и посоветовал: позвони Павлу, ход будет суперовый; мы, говорит, офигенные «бабки» заплатим, если ты внесешь в передачу свежую струю. Та, конечно, согласна – и струю внести, и срубить приличную «зелень». На другой день звонит. Я узнал ее голос и почувствовал внутри колотун. Говорю с волнением: – Ну, привет. Сколько лет, сколько зим. Как твои дела? – Плохо, – отвечает. – Толстопальцеву указала на дверь, потому что ребенку нужен настоящий отец. Я произношу: – А, так ты родила, получается? Я не знал. – Неужели? – хмыкает она. – Может быть, тебе не известно, кто его настоящий папа? – Разве не Толстопальцев? – осведомляюсь. – Он женился на мне уже беременной. Наступает пауза. Наконец, до меня доходит: – Уж не хочешь ли ты сказать?.. – и мои голосовые связки слипаются. – Да, хочу, – говорит она весело. – А зовут мальчика тоже Паша – в честь тебя! От подобной новости я готов стечь со стула, перейдя из твердого состояния в жидкое. – Сына не желаешь увидеть? – продолжает наступать Катька. – Можешь навестить нас в любое время. – Хорошо, спасибо. Только надо с Леной договориться. Захожу в соседнюю комнату – а жене, оказывается, обо всем известно, потому что нашу с Катькой беседу, шедшую в прямом эфире, видела и слышала по «ящику». Вместе со своим ротвейлером Патриком. И теперь они оба скалятся на меня и рычат. Я произношу: – Эй, ребята, только не кусаться! Знайте, что по-прежнему вы мне дороже всех. – Не смеши, – заявляет супруга с дрожью. – Сын связал тебя с этой женщиной навсегда. И теперь, если ты у нее останешься, я пойму и прощу. Уговоры не помогают. Пес готов разорвать меня в клочья. – Убери собаку, – обращаюсь к Лене. – Патрик меня нервирует. – Ничего подобного: это ты нервируешь Патрика. Я не сдерживаюсь: – Ну и на здоровье! Если он для тебя важнее, оставайся с ним! Будьте счастливы! – и с досадой хлопаю дверью. Выхожу на улицу и ловлю такси, чтобы ехать к Катьке. По дороге шофер встревает: – Ты напрасно так себя повел, парень. Лично я за Лену переживаю. Ведь она тебя сильно любит. – Вы откуда знаете? – спрашиваю его. – Что ж я, телевизора не смотрю? – удивляется он. – Вся семья наша смотрит. Семьи всех друзей. Радовались за вас, а теперь волнуемся. Сына повидать – дело благородное. Но бросать жену тебе не позволим! – Хорошо, подумаю. Не успел выйти из машины – мой мобильный телефон зазвонил. К уху подношу – это мама: – Павлик, – говорит, – не ходи туда. Весь Воронеж уверен, что ребенок не твой. – Как – не мой? – возмущаюсь. – Чей же – Толстопальцева? – И не Толстопальцева. Катька тебя обманывает, интригантка. Лучше уж твоя Лена-капризуля, чем гулящая Катька. Мы с отцом так решили. – Разберусь, погодите. Поднимаюсь по лестнице и вижу: дверь в квартиру открыта, Катька на пороге стоит – руки в боки. – Мать твою, – заявляет, – я и раньше терпеть не могла. Вечно лезет не в свое дело. – Значит, слышала ее обвинения? – Кто же их не слышал, если всё транслирует телик! Никаких романов у меня на стороне не было. Пашка твой – и ничей больше. Если сомневаешься – делай экспертизу. А сама такая красивая, щеки алые, и высокая грудь ходит ходуном. Так бы и уткнулся в декольте носом. Но характер выдержал и отправился на знакомство с сыном. Славненький такой мальчик – весь в меня. И моргает похоже. Я его обнял, он ко мне приник, говорит: «Папа, папа!» – то ли Катька его подучила, то ли сам почувствовал. Катерина смахивает слезу, спрашивает негромко: – Убедился теперь? – Убедился. – Может быть, останешься? Заживем втроем. Или ты нас уже не любишь? – Обожаю. Но и Лену не меньше. Как быть? – Выбирай скорее. – Надо время, чтобы очухаться. Я пока двину к маме, на недельку в Воронеж. И со стороны погляжу на всех. Что тут началось! Телезрители озверели, требуют конкретности, создают комитеты: кто – в поддержку Лены, кто – в защиту Катьки и Паши-младшего. Пикетируют дом моих родителей. Ёлкин на седьмом небе: рейтинг подскочил, от рекламодателей нет отбоя. Но, по возвращении из Воронежа, у меня на работе начались неприятности: покупатели вместо приобретения техники заполняют компьютерный центр, чтобы убедить меня сделать правильный шаг; их приходится выставлять охране. Сослуживцы перестали здороваться, даже Вероника Игнатьевна, наша техничка, процедила сквозь зубы: «Двоеженец!» Шеф туда же: «Павел, – говорит, – надо определяться. Личная твоя жизнь всех уже достала». – «Ну, а вы как бы поступили на моем месте?» Он глаза закатил и вздыхает: «Слава Богу, я пока на своем. На твоем – застрелился бы, наверное!» Вдруг звонок от Лены: голос нервный, но не агрессивный, в чем-то даже трепетный. – Надо, – говорит, – повстречаться. Важное известие. – Что-нибудь случилось? – догадываюсь. – Да, произошло. Только что была у врача. Я беременна. И меня в глазах мушки закружились. Даже не подозревал, что настолько я плодовит. Еле шевелю языком: – Радость-то какая. Это всё меняет. – Это ничего не меняет. Потому что, наверное, сделаю аборт. Я ору: – Нет, не смей! Запрещаю! – Приезжай. Мы должны увидеться. В общем, возвратился обратно к Лене. Но не тут-то было. Катька не успокоилась и однажды утром бросилась под колеса ленкиных «Жигулей». Чтобы на нее не наехать, женушка моя вывернула руль и влетела в дерево. Катерина отделалась легкими царапинами об асфальт. А зато Лена потеряла ребенка, и ее в бессознательном состоянии увезли в больницу. Настроение публики резко изменилось: все теперь сочувствовали несчастной и готовы были растерзать «эту разлучницу». Я дневал и ночевал в клинике у супруги, находившейся в коме. Через несколько суток та открыла глаза, но в сознание не пришла, никого не могла узнать и не помнила, как ее зовут. Врач сказал: это амнезия, и предполагать трудно, сколько она продлится. Тут звонит Катерина и говорит: Паша-маленький заболел, подскочила температура, и его положили в реанимацию. Нужно срочное переливание крови. А его группа – очень редкая. Но такая же, как моя. Если я не дам кровь, мальчик может погибнуть. Да о чем речь! Взял такси и бросился к сыну. Сделали переливание, парня мы спасли. Бывшая моя драгоценная встретила меня в коридоре, поблагодарила. А потом как начнет рыдать! Что такое? Не понимаю. А она сквозь слезы бормочет: – Не бросай его… Скоро я, возможно, уйду… И ребенка заберут в детский дом… Начинаю допытываться, в чем проблема. Наконец, отвечает: – Я больна… После удара об асфальт у меня растет опухоль… Через пару дней – операция… Не исключено, что не выживу… И вообще, для чего мне жить – без тебя? – Как, а сын? Ты должна поправиться ради него! В общем, Кате сделали операцию, но ее положение не улучшилось. И тогда ей на помощь пришла мамина знакомая из Воронежа – ясновидящая Белая Оксана. Та сказала, что излечит недужную, а для этого надо раздобыть сердце годовалой гадюки. И поймать ее должен только я. Ёлкин арендовал вертолет, и с двумя змееловами-профессионалами съемочная группа вылетела на таежный остров Лепетуй, что в низовьях Печоры. Там гадюки самые ядовитые. Экспедиция длилась неделю. Жрали нас комары, а ночами нам приходилось отгонять горящими головешками стаи оголодавших волков и аборигенов. Но в конце концов выследили одну крупную гадюку. Окружили ее нору, начали выманивать. И когда она уже билась в наших силках, то в последний момент, ловко изогнувшись, укусила меня в интимное место. Я от боли вскрикнул и упал, потеряв сознание. Между тем, змееловы вынули из убитой рептилии сердце и доставили Белой Оксане, чтоб спасти Катерину. А меня Ёлкин положил в местную больницу, где врачи трое суток боролись, чтоб спасти мою жизнь и мужское достоинство. Терапия прошла успешно, но в себя я не приходил. На десятый день что-то прояснилось в моей голове. Я открыл глаза и увидел Лену. Та стояла возле кровати и кивала радостно. Я ей говорю тихо: – У тебя прошла амнезия? – Да, недавно. Я упала с кровати и всё вспомнила. – Слава Богу! – радуюсь. – Надо было раньше упасть! – И еще одна прекрасная новость: наш с тобой ребенок не умер! – Как – не умер?! – Медики его откачали, и теперь он живет в пробирке. Должен родиться через семь с половиной месяцев. Это девочка. Я хочу ее назвать Павлой. Мы целуемся. Лена продолжает: – Белая Оксана соборовала и причастила Катю, накормила бульоном из гадючьего сердца. Осложения как рукой сняло. Паша-маленький тоже поправляется. И теперь они оба уезжают в Австралию. |