|
ВЕРИКО
- Папа, а ты любил кого-нибудь до мамы? - Хм-м… Зачем тебе? - Интересно. Мы идем с моей дочкой по Гоголевскому бульвару. Ей четырнадцать лет. Она в непромокаемой куртке, на спине которой написано загадочное японское слово, руки засунуты в карманы, волосы торчат ежиком. Да и вся она, словно ежик. Взглянет - уколет в сердце. Сразу приходят в голову мысли: может, недоглядел, недовоспитал - почему у нее такие привычки и взгляды? В школе занимается через пень колоду, любит "панк-рок", мальчики ей звонят непрерывно. Мы такими не были в ее годы… Господи! О чем это я? "Мы такими не были…" Неужели старею? - Папа, а ты любил кого-нибудь до мамы? Сама-то ты любишь кого-нибудь, кроме себя и своих желаний? Юльке моей четырнадцать лет! С ума сойти! Может быть, курит в какой-нибудь подворотне, с мальчиками целуется и вообще… У них теперь это быстро. Я поцеловал ее маму только на третий месяц наших свиданий. И до свадьбы мы не были мужем и женой… - Папа, а ты любил кого-нибудь до мамы? Хорошо еще, не спросила, любил ли я кого-нибудь после мамы. Как тогда отвечать? Мы с ее мамой давно уже посторонние. Даже спим в разных комнатах. Ну, под тем предлогом, что я храплю. А ей это действует на нервы… Нет, конечно, она приличная женщина, вся в работе - и своей, и домашней, может к празднику приготовить вкусное "второе"… И вначале мы действительно любили друг друга. Сбрасывать со счетов не могу и не хочу. Но потом… любовь рассосалась куда-то. И живем теперь по инерции. Вроде и расстаться грешно, но и вместе быть уже не под силу… А я все еще надеюсь: вот откроется дверь, и увижу я истинное мое счастье… Старый сорокалетний дурак. Дочке, понимаешь, четырнадцать лет, скоро сделаюсь дедом, а все туда же: счастье необыкновенное подавай. Надо честно признаться: что-то не получилось. Проехал всю жизнь не на том трамвае. Опоздал к своему… - Папа, а ты любил кого-нибудь до мамы? Может, действительно, сложись все иначе, не встреть Верико своего флейтиста, я теперь бы гулял не с дочкой, а с сыном, возраста другого, склада ума, таланта? - Да, любил. Ну, зачем было признаваться? Лучше бы смолчал. Сделал независимый вид, иронически скривил губы. Я привык носить маску респектабельного мужчины. У которого все о'кей. Неплохая работа, неплохая жена, неплохая дочь, неплохой "Жигуль"… И никто не лезет друг к другу в душу. Каждый в своем трамвае едет… - Да, любил. Только маме своей я бы мог признаться по-настоящему. Она умерла восемь лет назад. А отец коротает последние дни где-то в Феодосии, с новой женой, которая давным-давно уже старая, тоже перевалило за семьдесят. Мы почти не общаемся. Встретил бы на улице - не узнал. - Расскажи, кто она? Почему вы расстались? Рассказать? Что если рассказать в самом деле? - Ты, наверное, засмеешь меня. - Почему? - Потому что я вел себя по-детсадовски. Думал, что духовная близость - самое главное. - А теперь так не думаешь? - А теперь я не знаю. Боже мой, о чем это мы? Ей всего четырнадцать лет. Мне как отцу нужно выглядеть идеальным, бесплотным, способным на суд и справедливое наказание… - Ее звали Верико. - Странное имя. - Грузинское. - Она грузинка была? - Да, ее родители из Тбилиси. Но потом в Москву переехали. Папа работал в министерстве внешней торговли. Верико привели в наш класс, когда мы учились в третьем. На ней были ярко-красные заграничные колготки. И белый-пребелый воротничок. Помню короткую стрижку - волосы черные, густые. Черные глаза… Нет, она не считалась красавицей. Но эти волосы, глаза, ее смех - я помню, как будто вчера все случилось… - Верико привели в наш класс, когда мы учились в третьем. - В третьем? - В третьем. Юлька хохочет: - Я имела в виду настоящую любовь. А ты - третий класс! - Вот ведь говорил: засмеешь меня. А я, между прочим, с Верико подавал заявление в загс. - В пятом классе? - Юлька ухмыляется. - Нут, уже после армии, на втором курсе института. Девочка молчит. После поднимает глаза: - Ты хотел жениться на ней вместо мамы? - Я тогда не знал еще твою маму. Мы везде были вместе. В школе, во дворе, на катке. "Верико и Павлик", "Павлик и Верико" - нас воспринимали только вдвоем. Нашу дружбу считали данностью… Лидером, конечно, была она. Заводила, отличница, победитель олимпиад. Верико пела в хоре, занималась гимнастикой, плавала, учила английский и французский, в редколлегии стенгазеты была, сочиняла стихи… Вот четверостишие, посвященное мне: Мой верный Санчо, мой оруженосец! Мы просто неразлучные друзья. И пусть на виражах меня порой заносит - Я знаю: ты спасешь. И в том спокойна я. А я не спас. И не мог спасти. Было поздно… - Однажды она пригласила меня к себе. Это было в классе четвертом… Я и мама, твоя бабушка, жили тогда в коммунальной квартире, на первом этаже. С видом на помойку… Ну, а тут, понимаешь, современное здание, огромные лифты. Ковры в квартире… Я ходил, словно по музею… Верико появилась из глубины этой сказки и говорит: "Пошли в мою комнату". В ее комнату! А у меня своей комнаты и не было никогда… - А потом? - А потом Верико и я во что-то играли… Пили чай, и я по своей неловкости опрокинул варенье на новые брюки… - Стало быть, вы дружили? - Дружили. - А причем тут любовь? - Я любил ее. - А она тебя? А она меня? Кажется, в классе девятом спросил ее: "Верико, ты ведь любишь меня?" - "Люблю", - сказала она, перебирая какие-то книги. "Как друга любишь?" - мне хотелось выяснить до конца. "Да, как друга тебя люблю". - "А как мужчину?" Она посмотрела на меня удивленно, потом улыбнулась: "Какой из тебя мужчина, сам подумай?" А я тогда встал и ушел. Не сказав ей ни слова. Топал по улице и твердил: "Никогда, никогда… Больше никогда…" Верико позвонила мне в тот же вечер. И все опять закружилось… - А она меня не любила. - Как же вы могли подать заявление? - Это было уже потом… Нет, она действительно не могла без меня. Во все свои тайны посвящала. В том числе и такие: кто из мальчиков ей сейчас больше нравится? И советовалась со мной. "Он тупой, как полено", - разубеждал ее я. "Но зато хороший, - говорила она. - У него святые глаза". - "Не святые, а глупые. В них отсутствует здравый смысл". - "Да, согласна. Только иногда отдохнуть от здравого смысла не так уж и плохо…" У Верико была своя логика… Ее многочисленные поклонники не ревновали ко мне. Я казался им не опасным. Таким же атрибутом нормальной жизни Верико, словно сумка, часы или маникюрная пилочка… И родители относились ко мне вроде по-домашнему. Школьный, а затем институтский товарищ. Милый Павлик. Уютный Павлик. Если что, в магазин сгоняет или в аптеку, мебель подвинет, к автомобилю поднесет чемодан… Тень Ее Величества Верико. - У нее отец на самолете разбился. Где-то в Арденнах. Мы тогда на первом курсе учились. Помню, как металлический гроб привезли… Там, на кладбище, Верико падала без чувств ко мне на руки. Я и сам чуть не падал. Ужасно!.. А потом понемножку все успокоилось… Ну, экзамены накатили, всякие заботы обычные… Мы поехали в стройотряд. Я краснухой заболел в конце августа. И тогда-то, во время краснухи, все и произошло… Я боялся стройотряда. Думал, именно там Верико полюбит какого-нибудь широкоплечего культуриста, активно отдыхающего от здравого смысла. Потому что - деревня, таборный образ жизни, песни и пляски под гитару - все располагает к тому. Но ошибся. В стройотряде объекта не оказалось… Верико загорела, смуглая ее кожа приобрела красивый матовый блеск, волосы отросли, и она их в косичку заплетала. Которую хотелось подергать. Я дергал. Верико говорила: "Не трожь", - просто так, механически, чтобы среагировать… Нечто смутное томилось в ее душе, не понятное никому - ни ей, ни другим, ни тем более мне… - Я краснухой заболел в конце августа. Дома валялся, весь какой-то расслабленный, ватный. Верико приходила каждый день - у нее краснуха в детстве была, и она не боялась заразиться. А потом вдруг исчезла. Я подумал: наверное, мама прилетела из Тбилиси - мама ездила дней на десять проведать родственников. Впрочем, к телефону у них не подходили… А потом Верико пришла - легкая такая, веселая, все чиркала, словно воробей… "Где тебя носило?" - "Я на даче была, у приятелей своих…" - "У каких еще у приятелей?" - "Ну, они из консерватории, ты с ними не знаком…" У меня во рту сразу пересохло… - Верико тебя обманула? - Ну, отчасти. Дело было так… Она мимо консерватории проходила. И с ней заговорили ребята. Ну, обычное дело: броская девушка идет, вот ребята и клеятся… Среди них был один… Худой, высокий, с крупным носом - я потом смотрел его фотокарточки… Верико сама не могла понять. Что-то екнуло в ней. Вспыхнул генетический импульс. Биотоки совпали… Черт его знает, что такое… В общем, ребята проводили ее до подъезда. А потом, на утро - все, что говорила она: шумная компания, уговоры двинуть вместе с ними на дачу… Загород, шашлыки. Что там еще? Шампанское. Поцелуи под звездами… М-да… Словом, когда приехала из Тбилиси мама, этот человек уже обитал в их квартире… - Он учился в консерватории? - Да, на флейте играл. Был женат, после разведен. Дочку имел двухлетнюю… - А ведь ты до сих пор переживаешь, папуля… Я машу рукой: - Что ты! Придумала! Это я тогда как потерянный ходил… Нет, подспудно я был к этому готов. Знал, что произойдет: не сегодня, так завтра - только лелеял в душе слабую мечту: вдруг - ошибся? Вдруг не встретит она грозного искусителя своего и со временем обратит внимание на меня? Поймет, что никто никогда сильнее ее не полюбит? И не станет к ней относиться с такой теплотой и нежностью?.. Детские розовые надежды. Мы воспитаны на счастливых финалах. На таких хэппи-эндах, которые в жизни бывают редко. Одно счастье на три миллиона неудач… - А ведь ты до сих пор переживаешь, папуля… - Что ты! Придумала! Это я тогда как потерянный ходил. Что-то делал, с кем-то разговаривал, у кого-то конспекты брал. Ни во что не вникая… Вот… А осенью меня взяли в армию. И прекрасно, что взяли: я бы тронулся от всех этих неурядиц. А так - отрубил и уехал. Новые города, дисциплина, новые люди… А из писем узнал: Верико сына родила. Андрейкой назвали. А потом она развелась со своим консерваторским героем. Как это говорят? "Бригантина любви наскочила на рифы житейской прозы…" Древний, как мир, сюжет. - Погоди, погоди, а заявление в загс? - не унимается Юлька. - Заявление было, когда я из армии вернулся… Я вернулся из армии и первым делом побежал к Верико. "Ну и пусть, - повторял я себе. - Все мы ошибаемся в юности. Наплевать и забыть. Она теперь по-другому смотрит. И я теперь смотрю по-другому…" Дверь открыла она сама: грустная, худая, какая-то потускневшая… Тронула висок. Глаза вспыхнули. "Пашенька, - сказала. - Родненький, милый… Как ты пропадал долго". И заревела. И я заревел. И мы ревели в прихожей, слезы вытирая друг другу. - Значит, ты простил ее? - Значит, я простил. Если любишь – прощаешь… Я бывал у Верико каждый день. Утром спешил в молочную кухню, днем прибегал стирать пеленки, вечером с Андрейкой сидел (Верико перевелась на вечернее). Он был серьезным ребенком, ее Андрейка: мог одним грузовиком по несколько часов заниматься, только пыхтел, отрывая у него колеса и кузов… - И когда вы с Верико объяснились? - Перед Новым годом. Я сказал: "Я люблю тебя. И Андрейку люблю. Будь моей женой". - И она согласилась. - Да. Она ответила: "Хорошо, я попробую стать твоей женой". - Прямо так сказала: "Попробую"? - Прямо так. Ну, какая разница? Дело не в словах, дело в сути. Это я потом уже понял, что она по-прежнему не любит меня. - Как же - понял? - Не знаю. Радости не было. От того, что приближается наша свадьба. Не хотела - ни гостей, ни торжеств, ни поездки свадебной. Вроде она стеснялась меня. Вроде и понимала умом: он хороший, я за ним буду спокойна и беззаботна, а сердце все равно говорило напротив… И тогда я сказал: "Будет, Верико. Не терзай ни себя, ни меня. И оставим эту затею. Мы не созданы друг для друга. Я тебя и так не перестану любить". И она посмотрела на меня с благодарностью… Понимаешь?.. Вот как порой бывает, Юленька моя золотая… Мы идем по Гоголевскому бульвару. Бурые тополиные листья чавкают у нас под ногами. Я достаю из кармана пачку "Явы". - Хочешь? Бери. Девочка пугается: - Что ты! Я не курю. И никогда не курила. - Это правильно. Ты у меня крутая чувиха. Юлька смеется. Зажимаю сигарету краешком губ, щелкаю зажигалкой. - Чертушка ты такой… - дочка впервые за последние годы смотрит на меня как на человека. Мы идем по аллее. Думаем каждый о своем. - Вы с ней не видитесь? - Мы с ней не видимся, - отвечаю я. Это правда. Хотя и неполная. Мы с ней виделись на вечере встречи выпускников. Верико располнела, сделалась похожей на свою маму. Была одета в стильное платье от Версаче, благоухала "Диором", золото и камни сверкали и в ушах, и на пальцах… Муж? Крупный человек. Делает политику. Вместе с ним ездила в Японию, Австрию и на Филиппины. Сын? Который? Старший, Андрейка, учится в институте международных отношений и женился недавно. Он красивый мальчик. Младший, Антон, семиклассник, хочет стать архитектором… "Значит, у тебя все нормально?" - "Да, не жалуюсь". Мы сидели бок о бок. Верико уводили танцевать, она запивала пляски полусладким шампанским. "А ты почему не пьешь?" - "За рулем". Верико меня тормошила, сама вела в круг танцующих. Говорила в ухо: "Правда, отлично? Вспомнили молодые годы. Вроде и не было этих лет. Все такие смешные стали…" - "И я - смешной?" - "Ты солидный. Какая-то уверенность появилась. Начальственный тон…" - "Я и есть начальник. Не такой уж большой, но руковожу тридцатью пятью душами…" Я держал ее за полную талию. Грудь ее касалась моей груди. Черные глаза сияли напротив. Только мне было все равно. Честное благородное - все равно. Я танцевал не с Верико. То есть, не с моей Верико. Та, далекая, девочка в белом воротнике и красных заграничных колготках, умерла в жарком августе, близ консерватории, когда я болел… "Ты проводишь меня?" "Я кивнул согласно. Мы летели в ночной тиши, я крутил баранку, Верико что-то говорила. Когда мы притормозили у кирпичного кооперативного дома, вросшего в уютные арбатские переулки, Верико произнесла: "Так сложилось… Я одна сегодня. Хочешь, угощу тебя рюмкой чая?" И пристально посмотрела мне в глаза. Бедная, несчастная Верико! Почему ты не смотрела на меня так двадцать лет назад?.. Я мотнул головой: "Поздно, Верико. Мне уже пора. Ради бога, на меня не сердись". - "Не сержусь, - она грустно улыбнулась. - И ты на меня не сердись, если можешь…" Я и дочка медленно идем по бульвару. Юлька вздыхает: - Сложно все. Ты нравишься одним, тебе нравятся другие. Я-то знаю. Ты в меня в этом смысле… Я беру ее за плечо. Серый сигаретный дымок тает в небе, как часы нашей жизни.
|