СОЗВЕЗДИЕ ОВНА
Шумакова встретила гуманоида близ товарной станции, под вагонами, обходя пути. Он сидел на корточках, совершенно голый, и смотрел на нее испуганными глазами. – Батюшки! – воскликнула Шумакова. – Ты с ума что ль сошел, мужик? – Кото кукаву фаши, – объяснил гуманоид. – Как, чего? – изумилась женщина. – По-каковски же ты лопочешь, я не пойму? – Мнево, – кивнул мужик. – Бена списи папа. Он замахал руками, губы вытянул в одну линию, наподобие чебурека. – Беженец? Из Азебержана? – догадалась она. – У! У! – отрицательно стал трясти головой раздетый. – Как это быть по-русски?.. И-но-пла-не-тья-нин. Пека либапи фафа. Шумакова нахмурилась: – Врешь, небось. Тоже мне, пришелец из космоса. Пропил, наверное, всю одежду – вот и прячешься теперь, бомж проклятый. Внешне действительно гуманоид был похож на бухарика: дряблое лицо, крупные мешки под глазами и дрожание в членах. Но с другой стороны, при определенной фантазии, ряд деталей мог бы доказать и обратное: странные лопухообразные уши, ноздреватая, как поверхность Луны, кожа носа и куриная, неестественно длинная шея – наводили на мысль о возможном прибытии мужика из других галактик. – А в таком случáе, где ж твоя летающая тарелка? – задала провокационный вопрос обходчица. Тот прикрыл глаза. Дрогнул скошенным чуть-чуть подбородком: – Это есть страшный катастроф... Есть погиб все мои друзья... Я один быть спасаться чудо... – и запричитал, и заплакал на своем на гуманоидном языке. Видя настоящие слезы, женщина подтаяла: – Вот несчастье-то, право слово... Что ж теперь будешь делать, а? Голый высморкался в ладонь и стряхнул на землю: – Аварийный корабль надо есть пождать. Скоро прилетать: через триста лет и одиннадцать месяц. – Ну, дела! – проявила сочувствие Шумакова. – Триста лет под вагоном не особенно прокукуешь. На носу зима, климатические условия – понял, нет? – без одежды не обойдешься. Ладно уж, не хнычь. Помогу тебе. Поскучай пока, я пойду принесу майку и штаны. И еще калоши. Хоть в приличном виде выйдешь отсюда, – и она заторопилась к товарной станции. А жила Шумакова недалеко: возле переезда в казенном домике. На втором этаже обретался пенсионер, но работающий дорожный мастер Магомет Сафиуллович – ноги колесом, сморщенное личико. Он ходил вразвалку, пил зеленый чай и во всех ситуациях повторял любимые свои выражения: «Елки-и-палки», «чик-чирик» и «шурум-бурум». А сама Шумакова проживала одна, после смерти мужа став и стрелочником, и обходчиком. Было ей без малого тридцать восемь, ела скромно, одевалась неброско и держала во дворе курицу Матрену, пса Полкана и кота Брандахлыста. Курица несла яйца, пес лаял на прохожих, кот ничего не делал, только пропадал черт-те где, а домой заявлялся к вечеру – на побывку. «А, нестрашно, – рассуждала про себя Шумакова, поправляя на ходу косынку и взбивая сапогами пыль на насыпи, – даже если врет, что из космоса, жалко разве – мужнины старинные шаровары и дурацкую майку? Все одно они пропадают. Хоть сгодятся еще на хорошее дело, выручат его». Скрипнула калиткой. Пес Полкан, спавший до того (задняя его часть в будке спрятана, а передняя снаружи, на солнцепеке), вылез, потянулся, радостно зевнул, цепью зазвенел, хвостиком махая. На втором этаже, на балкончике, с пиалой в руке, в тюбетейке и ватнике, Магомет Сафиуллович пил зеленый чай. – Елки-и-палки, – произнес он невозмутимо. – Что и-рано сегодня, и-Галина Григорьевна? Ничего не случилось и-на дороге? – Oй, не спрашивайте, – отмахнулась она, вытирая подошвы о стальную скобку возле крыльца. – Катастрофа, ясно? Все погибли, только один остался, голый теперь сидит – там вот, под вагоном. – Женщина вздохнула и ушла за дверь. – Елки-и-палки, – оценил Магомет Сафиуллович, впрочем без малейшего удивления. — И-опять катастрофа. Что такое? И-опять все погибли. Я дорогу и-видел, ровная дорога, и-чистая. – Он налил себе в пиалку из чайничка. – И-диспетчер тогда дурак. И-диспетчера надо чик-чирик: увольнять, убивать, я давно и-писал начальству... Из дверей опять появилась обходчица. В левой руке она держала калоши – старые, неблестящие, с выцветшей подкладкой вместо некогда красной, а под мышкой правой руки сверток из штанов и майки несла. Пот утерла на подбородке, губы сузила, отдуваясь. – И-опять спешишь, и-Галина Григорьевна, – отозвался дорожный мастер. – И-зачем спещишь? Катастрофа уже прошел, дело сделано, и-рабочий придет, все наладит, а тебе надо чик-чирик: кушать, отдыхать, пить зеленый чай. – После, после, Магомет Сафиуллович. Некогда теперь, – и она, затворяя со скрипом калитку, торопливо пошла по тропинке, справа и слева от которой чахлые травинки наклонялись к земле, погибая от слоя пыли, копоти и грязи, шедшей с товарной станции. – Елки-и-палки, – завздыхал Магомет Сафиуллович. – Русский и-женщина. Очень тревожный женщина. Шума и- много, толку и-мало. – Он подумал и заключил: – Суета это, чик-чирик: и-здоровье берет, и-душе счастья не дает. Счастье – и-когда без шурум-бурум!.. Под вагоном гуманоида не было. – Эй, – сказала обходчица, – где ты, дядька? Испугался, да? Вот одежда тебе. А милиции со мной нет, ты не бойся. Магомет Сафиуллович только знает, но, я думаю, он не понял, да и если б понял, все равно б ничего не сказал: он, как сонная муха, отмороженный. Человек из космоса не ответил. Шумакова прогулялась вдоль по насыпи, покричала еще, позаглядывала между колесами, но потом рассудила: – Все, убег. Ну, и черт с ним – подумаешь, цаца. Я как лучше ему хотела, без каких-нибудь задних мыслей, – и пошла опять по дорожке к станции. Вдруг услышала: – Корадат! Мвовка. Зубела. Голый смотрел на нее с крыши одного из вагонов. Радостно моргал. – Здрасьте-пожалста! – разозлилась обходчица. – Делать мне что ли нечего: в прятки с тобой играть? Я хожу, ору, а тебе смешно? Мало нам своих земных обормотов, так еще чужие сыплются из космоса! – Осторожность не помешать, – пояснил гуманоид. – Доверять, но проверять. Правильно по-русски? – Конспиратор хренов, – проворчала она. – Ну, слезай давай, задницу застудишь. Одевайся. – Это есть – отвернуться, да? – застеснялся дядька. – Не совсем есть красив – обнаженный тел. Кика кузюка ока. – Тоже мне, красна девица! Больно бы мне хотелось тебя разглядывать. Инопланетян я что ли голых не видела? Вот еще, диковинка! Бросив одежду к рельсам, Шумакова демонстративно стала спиной к раздетому. Слышала, как спустился, гравием захрустел, начал, сопя и шморгая, тряпки ее напяливать. «Во: сопливится – просквозило уже, – сделала вывод женщина. – Хилый, видать, народец. К нашим земным условиям не приученный». – Это есть – я готов! Он стоял несколько смущенный – в трикотажной майке с цифрой «10» посредине груди, черных сатиновых шароварах и нелепых калошах; теплый ветерок шевелил его бесцветные волосы. – Красавéц, – усмехнулась обходчица. – Перспективный жених, ничего не скажешь! Представитель незнакомого разума! – Вы не есть это так судить, – огорчился он. – Я принять облик человек – тот, который знать, мельком увидать, чтобы не пугать. Я вообще другой, сильный тип материя. – Тип, тип, конечно... А иначе – фрукт. Есть-то хочешь, небось, горе горькое? – Мой ресурс много лет вперед. Не беда, – вежливо отказался гуманоид. – Чё дичишься-то, чудо-юдо? Разносолов не обещаю, но голодным не отпущу. Небогато живем, но с убогими всегда делимся. Топай давай за мной, – и она двинулась по насыпи. Инопланетянин повиновался. Он, теряя калоши, потрусил за обходчицей. Та заметила: – Осторожно, не падай. Как, земное притяжение – давит? – Это есть плотный атмосфер! Мой планета «Бена сиписи папа» тяжесть много меньше. – А-а, почувствовал? На Земле мы живем, а не в райских кущах. Так порою тебя спрессует – ляжь да помирай, право слово. А на вашей этой планете – женщины какие? – Мы не есть женщин и мужчин. Мы другой, сильный тип материя. Шумакова посмотрела не него озадаченно: – Ничего себе. А детей – как тогда рожаете? – Нет детей. Нет «сегодня-завтра». Время нет. Жить всегда, и не надо продолжение рода. Шумакова задумалась. Шла со сдвинутыми бровями. – Это плохо, – наконец сказала она. – Скучно без детей. Знаю по себе. Так судьба сложилась, но когда вовсе без детей – очень это печально. Мир совсем другой. – Да, другой тип материя, – подтвердил гуманоид. Громыхая колесами, рельсы уминая, медленно прочухал закопченный локомотив. Из окна пялился помощник машиниста Борисов – козырек форменной фуражки аж по самые зенки надвинут. – Что, нашла себе кавалера, Галка? – крикнул он. – Мужичок высшей категории. Первый, как говорится, класс – птиц от огорода отпугивать! – и заржал собственной остроте. Он, Борисов, как-то по пьяному делу клеился к обходчице. Кофточку порвал. Но она ему засветила. И не потому, что помощник машиниста ей совсем уж не нравился – парень хоть куда, не гляди, что в разводе (он платил алименты прежней своей жене), но вот так, без развития отношений, без ухаживаний, подарков, сразу лезть в кусты было как-то совестно. Вероятно, что зря. Жили бы теперь, деток бы растили, как другие кругом живут. Выпивал бы, само собой, поколачивал ее помаленьку, но куда от этого денешься? И покойный муж – царство ему небесное! – выпив и закусив, тоже любил куражиться. Не лунатик какой-нибудь. Человек из плоти и крови. Шумакова погрозила Борисову кулаком. Нарочито взяла инопланетянина под руку. Дизель прокряхтел, увозя отбритого помощника машиниста. – Как тебя зовут-то? – спросила обходчица. – Каждый на наш планет не иметь имен. Каждый свой генетический код. Спутать никто не можно. – Что ж за люди-то вы такие! – Женщина взглянула на него с состраданием. – Ни тебе детей, ни тебе имен... Нехристи, ей-Богу! Так у нас на Земле не принято. Гуманоид пожал плечами. – Не горюй, что-нибудь придумаем... Хочешь, назову тебя Васькой? Полностью – Василий Иваныч. Был такой Чапаев – Василий Иваныч – про него кино сделано хорошее. На коне он еще скакал. Доблестный мужчина. Хочешь быть Василий Иванычем? – Не играть значение, – ответил пришелец. – Вот и славненько. Порешили, значит. Пес Полкан встретил гуманоида истерическим лаем. Шерсть на его загривке агрессивно топорщилась, зубы скалились, даже дёсна оказались открытыми от раздвинутых губ, волчий блеск был в глазах, и порою лай превращался в хрип, прямо связки лопались у него в гортани. – Тихо, бестолочь! – шуганула собаку Галина Григорьевна. — Цыц! Молчи! Что еще такое? Но безумный пес, несмотря на окрики, бросился к ногам инопланетянина, принялся хватать его за калоши. Только палкой удалось отогнать дерзкого Полкана. Он забился в будку, черный влажный нос двигался по центру круглой прорези, вспыхивали зрачки, и, помимо воли, из груди его вырывался клекот: вóу, вóу, у-вó-о-о... Шумакова потянула за ручку двери: – Милости прошу. Проходи, не стесняйся. Комната обходчицы была небольшой – метров десять. Стол, кровать, табурет и вешалка. И еще транзисторный телевизор на подоконнике: погнутая выдвижная антенна вниз клонилась, как трава у дорожки. Но вообще было чисто. Зеркало на стене висело, и с него смотрели, заткнутые за рамку, фотографии трех усопших: мамы, папы и, естественно, мужа. Выглядели они очень строго, как и подобает покойникам. – Что стоишь? – сказала обходчица. – Правды нет в ногах. Отдыхай. Я сейчас организую покушать, – и отправилась борщ разогревать. «Хорошо, что вчера целую кастрюльку сварганила, – думала она, открывая газ (дома у них дровяная печка стояла, но соседи пользовались двухконфорочной плиткой – с красными, пузатыми, словно тыквы, баллонами). – Чай, правда, подкачал – самый дешевый. Ну да если вранье, что мужик из космоса, нечего тогда, перебьется этим». Веры гуманоиду до конца еще не было. Тем не менее, Шумакова чувствовала в себе приятное возбуждение: губы складывались в улыбку, руки двигались артистично, в линии спины, талии и груди вдруг возникла женственность. А пергаментный цвет лица (и какой этот самый цвет может быть у тех, кто живет и работает у товарной станции?) вроде приобрел золотистый оттенок. И едва не румянец проступил на ее широких, обескровленных заботами скулах. Сапогами выбив из каждой ступеньки лестницы по два стука, появился Магомет Сафиуллович. Бритая голова, тюбетейка, редкая щетина под носом, щелочки-глаза. Общее выражение заинтересованного участия. – Борщ готовишь, и-Галина Григорьевна? – потянул носом он. – Ты и-молодец – после и-работа надо чик- чирик: кушать, отдыхать, пить зеленый чай... – Гости у меня, – отвела глаза женщина. – Елки-и-палки, – оживился дорожный мастер. – Я смотрю – и-шурум-бурум: и-собака лает, борщ кипит... И- Борисов пришел, и-помощник и-машинист? – Нет, другой... Ну, который после аварии... Он один остался. Жалко стало: пригласила перекусить. – Русский и-женщина, – цокнул языком Магомет Сафиуллович. – Добрый женщина. Мой жена очень ревновал русский женщина: чик-чирик, почему я и-посмотрел, где пошел русский женщина? Познакомь и-твой гость, и-Галина Григорьевна? – Заходите, конечно, – пригласила она. – Вон кастрюлька емкая – всем борща достанется. И Полкану хватит! – Елки-и-палки, – еще больше оживился верхний сосед. – И-тогда я и-принесу маленький чекушка. Будем чик- чирик: кушать, отдыхать, пить немножко водка, – и из каждой ступеньки каблуки пенсионера вновь исторгли: «тук-тук, тук-тук» – только в убыстренном темпе. Гуманоид ел с аппетитом. Он вполне умело гущу борща зачерпывал, хлебом устраняя капли на губе, хрупал чесноком, – в общем, вел себя вполне по-земному. Магомет Сафиуллович прилетел с четвертинкой. – Познакомьтесь, – предложила обходчица. – Мой сосед, ветеран труда и участник ВОВ. До сих пор в строю, учит молодежь. – Сафиуллин, – представился старик. – Магомет Сафиуллович и-зовут. – Ну, а это, как говорится, Василий Иванович, из чужих миров, покоритель нашей цивилизации. – И-не понял? – протянул ему руку дорожный мастер. И-каких и-миров, и-цивилизаций? – Это есть, – покраснел пришелец, руку не пожимая, – и-но-пла-не-тья-нин. Бена сиписи папа. Мково. Тити. Новость Магомет Сафиуллович перенес достаточно стойко. Он присел на край табурета, поморгал щелочками-глазами. Несколько секунд пробовал осмыслить. – Из Москвы? – выдвинул он гипотезу. – Поезд – чик-чирик, все – шурум-бурум? – У! У! – опроверг его гуманоид. – Мы лететь на межзвездный корабль. Бена сиписи папа. Если по земной астрономии, есть созвездие Овна. Девять человек. То есть, я сказать, это девять душ. Мы другой тип материя: есть душа, нету тело. Мастер помолчал, а потом решительно потрогал инопланетянина за плечо. Ощутив под пальцами привычную твердость, Магомет Сафиуллович ликующе захихикал, подмигнул и открыл бутылку: – Елки-и-палки! Надо, значит, выпить. Звезды – шурум-бурум, без пол-литра и-не понять, и-Василий Иванович! – Он разлил по стаканчикам, принесенным обходчицей. – И-Галина Григорьевна, почему и-не пьешь, и-компанию разрушаешь? – Да не очень я, – потупилась женщина. – Горькая она. – Елки-и-палки, – удивился сосед. – И-Василий Иванович будет чик-чирик: обижаться, улетать на своя звезда. Ай, нехорошо. Он и-прилетел, и-устал – надо, значит, выпить, отдохнуть, и-немножко шурум-бурум. Женщина кивнула: – Капельку одну. Только пригублю. Магомет Сафиуллович поднял стаканчик: – И-за дружбу, и-за любовь между и-Земля и... как ты сказал, и-Василий Иванович, и-твоя звезда? – Это есть созвездие Óвна, – подсказал пришелец. – И-созвездие Гóвна, — согласился пенсионер. – Óвна, Óвна, — прыснула Галина. – Елки-и-палки! Будем выпивать или говорить, и-шурум- бурум? – Он опять взялся за стаканчик. – Чтобы чик-чирик: мир и дружба, и взаимовыгодные контакты! |