Андреевича.

Он был бледен, худ, дурно выбрит и дурно причесан, а вернее, вовсе не причесан, в арестантской робе с номером на груди и в такой же шапочке, вроде ермолки, только полосатой. Посмотрел на меня воспаленными глазами. Поначалу не узнал, а потом вдруг что-то вспыхнуло у него во взгляде. Спекшимися губами он спросил по-русски:

– Это вы?! Одинцова?!

Я ответила тихо:

– Нет, уже шестой год как мадам Бергсон.

– Извините, я не знал… – Сел напротив, положив на стол свои удивительные руки с тонкими пальцами; руки были те же, только ногти подстрижены криво, а на тыльной стороне ладоней – старческие вены.

– Господа, на свидание – десять минут, – уточнил жандарм, отойдя к дверям.

У Преображенского боль и мука читались в глазах.

– Как вы здесь, Варвара? Отчего здесь?

– Ах, какая разница, главное, что здесь. Я хочу помочь вам. Я приехала помочь вам.

Он склонил голову печально.

– Трогательно очень. Очень благодарен… Ваш визит всколыхнул во мне светлые, забытые чувства… Петербург, кофейня Штеймана… И, как видно, несмотря на годы, вы все та же романтичная девушка, что витает в своих фантазиях… Мне помочь невозможно. Мой удел таков.

Я воскликнула на высокой ноте:

– Но ведь вы же не убивали его!

Бывший педагог посмотрел на меня внимательно, выставив вперед свой квадратный подбородок.

– Почему вы считаете, Варя?

– Потому что я знаю, чувствую, вы бы не могли это сделать.

Помолчав, Преображенский проговорил:

– Да, вы правы. Вы единственная, кто верит мне. Я не убивал. Я любил его и готов был жизнь отдать за него. Он мне изменял, врать не стану, я переживал, ревновал, но убить бы не мог. Это сделали те, кто, наоборот, ревновал ко мне. Отомстили ему за возврат ко мне. Вот теперь вы знаете всё.

Я произнесла с жаром:

– Да, но почему вы тогда сознались в том, чего не делали?

У него опустились краешки губ.

– Потому что этак для всех выйдет проще. Им, якобы поймавшим убийцу. Мне, которому жить без князя невмоготу. Все проблемы одним махом – гильотины…

Я ударила кулаком по столу.

– Нет! Не позволю. Я ваш ангел-спаситель, знайте это. Верьте и молитесь. Бог поможет нам.

Он печально, мягко улыбнулся.

– Замечательный у меня спаситель. Я молиться стану – прежде всего за вас, а потом уже за себя.

– Да, молитесь, молитесь. Все у нас получится.

Посмотрев на часы, жандарм сказал:

– Господа. Время истекло. Мсье Преображенский, на выход.

Тот поднялся и поцеловал мне руку. Я почувствовала холод его пальцев. Пальцев неживого человека. Он уже приготовился к смерти. И моя задача была вытащить его из могилы – к свету, к жизни. Но как?

Дверь за ним закрылась. Адвокат спросил:

– Будут ли еще пожелания у мадам?

Я ответила:

– Нет. Нет.

– Вы дождетесь вынесения приговора или сразу уедете?

– Видимо, уеду.

Он согласно кивнул. Почему-то мсье Дервилю очень не хотелось, чтобы я осталась и действовала. Подозрительно. Значит, надо остаться и что-то сделать.

Выйдя из тюрьмы, церемонно раскланялись. Убедившись, что мой провожатый двинулся в противоположную сторону, я спустилась к морю, села на свободный лонгшез и задумалась, глядя вдаль.

Голубые волны лизали крупную гальку. Было слегка прохладно, и никто не купался. Пахло прелыми водорослями после отлива.

Вспомнила: я, листая в библиотеке местную прессу, прочитала заметку о том, что примерно год назад был уволен начальник этого арестантского дома – после состоявшегося побега одного заключенного. Кстати, последнего так и не поймали. Значит, убежать можно?

Вот бы связаться с этим бывшем начальником. Интересно, где он? Как его зовут?

Я отправилась вновь в библиотеку.

 

9.

Звали его Франсуа Маршаль, жил он довольно далеко от центра, в небольшом славном домике, окруженном вместо забора жесткими кустами. У калитки была кнопка электрического звонка. На звонок вышла горничная и спросила, что мадам угодно. Обещала доложить своему хозяину, а затем, вернувшись, разрешила войти.

После небольшой передней сразу шла гостиная, где имелся камин, на котором стояли разные статуэтки и старинные часы с фигурными стрелками, а в одном из кресел рядом с камином восседал полный господин с пышными усами и читал газету. Встал, приветствуя меня, предложил устроиться в кресле напротив. Брови у него были тоже пышные, нависая над колкими, как его кусты, глазами. Мсье Маршаль спросил:

– Что за дело привело вас ко мне?

Я ответила прямо:

– Дело о побеге заключенного год назад.

Экс-начальник тюрьмы сразу же нахмурился, так что брови его стали нависать над глазами еще больше. Он пробормотал:

– Для чего вам это? Я отправлен на пенсию, хоть и несправедливо, потому что моей вины не было в побеге. По-хорошему, из нашей тюрьмы убежать невозможно. Я продумал всю систему до мелочей.

– Но ведь он все-таки сбежал.

– Потому как нашелся один подлец из охраны. За хорошие деньги вывел заключенного из камеры в нужный момент.

– Что значит «в нужный момент»?

– В тот момент, когда разгружалась фура с мукой. Раз в неделю нам привозят продукты. Улучив момент, он подлез под днище и, схватившись за две перекладины, повис. Так и вывезли его за ворота.

Франсуа замолчал, перекатывая на скулах желваки. Зло добавил:

– Да, сбежал. Да, моя вина в том, что когда-то принял на работу этого мерзавца-охранника. Но ведь в душу каждого не залезешь! Кстати, его потом судили и отправили на каторгу на десять лет. А меня уволили. Несмотря на сорок лет безупречной службы!

Снова замолчал, продолжая внутренне клокотать. Но потом успокоился и опять спросил:

– Все же не понимаю цель вашего визита. Если думаете тоже вытащить кого-либо на волю, не надейтесь. Бдительность повышена в несколько раз. Фуры осматривают сверху донизу и насквозь.

Я проговорила задумчиво:

– Что-нибудь придумать, тем не менее, можно…

Мсье Маршаль страшно возмутился:

– Как вы смеете говорить мне такие вещи, мадам?! Мне, честному служаке, гражданину Франции, патриоту с незапятнанной репутацией! Я сейчас вызову полицию. Если вы немедленно не покинете моего жилища.

Я не возражала и медленно поднялась.

– Хорошо, уйду. Но прошу на досуге поразмыслить по поводу двух вещей. Первое: неужели вам не хочется отомстить тем, кто вас уволил, натянуть нос и оставить в дураках, доказав, что на самом деле вы не виноваты? И второе: сто тысяч серебром.

Франсуа не понял:

– Что вы имеете в виду?

– Вы получите от меня на свой банковский счет сто тысяч в случае удачно проведенной операции. Пятьдесят – в качестве задатка.

Я направилась к двери.

– Завтра в два часа пополудни буду ждать вашу горничную возле входа в отель «Негреско». Если вы согласитесь. Если нет, то считайте, что мы с вами не знакомы.

Повернулась и вышла.

 

10.

Как я и полагала, горничная явилась. В шляпке и какой-то накидке. Скромная, глазки долу. Щелкнула замком сумочки. Молча подала мне бумажку. Развернув, я увидела много цифр. Удивилась:

– Это что такое?

– Это банковский счет мсье.

Внутренне рассмеявшись, я сказала:

– Буду ждать мсье завтра в это же время возле форта Монт-Албан. Там, со стороны гавани Вильфранш, есть кафе.

– Передам, мадам.

Мы раскланялись. Я пошла в банк и перевела на его счет 20 тысяч. На моем счету, заведенном мужем, было около 400. Так что я могла себе позволить безболезненно истратить 100 на освобождение Преображенского.

Форт Монт-Албан был когда-то крепостью герцога Ниццы и служил защитой его владений от набегов турок. Позже там располагалась старая тюрьма, видимо, намного более надежная, чем нынешняя, ибо сам форт отдаленно напоминал Бастилию. А теперь на развалины башен просто водили заезжих туристов. Ниже, по склону горы, низбегали к морю средневековые улочки, вплоть до гавани Вильфранш. Здесь-то и работало небольшое летнее кафе. Маленькое, уютное, в нем вполне можно было побеседовать на приватные темы.

Я пришла к двум часам, как и обещала, и увидела мсье Маршаля за одним из столиков, с неизменно развернутой газетой в руках. Посмотрел на меня нахмуренно, поприветствовал, привстав. Я устроилась рядом. Он спросил:

– Почему только двадцать? Вы же обещали пятьдесят.

– Это был задаток задатка. Мы ведь пока ни о чем конкретно не договорились. Если договоримся, то получите еще тридцать авансом.

– Хорошо, согласен. – Пододвинул мне сложенную газету. – Напишите, кто вас интересует.

Я достала из сумочки серебряный карандашик и, склонившись, вывела на одном из белых полей: Preobrazhensky. Франсуа прочел, шевеля губами. Посмотрел на меня:

– Что, поляк?

– Русский.

– Хм. – Положил газету в карман пиджака.

Я спросила:

– Вы уже придумали, как?

Он взмахнул рукой неопределенно.

– Ну, не здесь же об этом говорить! – посмотрел по сторонам. – Но идейка есть. Надо все проверить. – И закончил: – Нам встречаться больше не надо. Мой человек будет ждать вас послезавтра в два часа в церкви иезуитов в Старом городе.

– Как я его узнаю?

– Он узнает вас сам. – Встал, раскланялся и добавил: – Не забудьте про остаток аванса.

– Да, я помню.

Экс-директор тюрьмы ушел, а я выпила чашечку кофе с кремовым пирожным. Думала, что пока все идет неплохо, заподозрить ни меня, ни его не в чем. Вряд ли Дервиль будет нанимать сыщика, чтобы за мной следить. Даже если нанял, я пока его не заметила, соблюдала предосторожности.

В ожидании будущей встречи стала обдумывать, как, если все получится, вывезти Преображенского из Франции и спастись самой? Ни автомобиль, ни поезд не устраивали меня – слишком медленно и слишком уязвимо, самое раздолье для погони. Нет, пути только два: или морем, или по воздуху. Море тоже слишком опасно: могут задержать морские пограничники. Оставался только аэроплан. Франция тогда была пионером авиации – и не только военной, но и гражданской, действовала пассажирская линия Париж – Брюссель, по которой летали самолеты Фарман. Да, Фарман, Фарман, я читала в газетах о компании Lignes Aériennes Farman. Интересно, а в Ниццу у него нет рейсов?

Стала наводить справки. Нет, большой двухмоторный самолет F-60 «Голиаф» в Ниццу не летает, местный аэродромчик для него не пригоден. Но зато есть крошечный биплан «Гном», легкий, одномоторный, на котором одного пассажира могут доставить в радиусе 150 километров – например, в Марсель или в Геную. «А на Корсику?» – задала вопрос я. Но ответа не было, вроде бы на Корсику не летал пока никто. И потом озадачивала возможность перелета всего одного пассажира. А я?

Между тем надо было идти в церковь иезуитов. В Старом городе отыскала ее без труда. Храм отличался фундаментальностью, а внутри оказалось полутемно и прохладно. Поражали искусно сделанные витражи на окнах.

Служба уже прошла, и на разных скамьях, в отдалении друг от друга, я увидела двух или трех прихожан, то ли отдыхающих, то ли молящихся. Села тоже. Деревянное сиденье было отполировано поколениями людей. Столик для Библии откидывался.

Не успела сосредоточиться, как услышала сзади, за собой, тихий мужской голос.

– Здравствуйте, мадам. Нет, не оборачивайтесь. Я представитель известной вам особы.

– Как могу в этом убедиться?

Он протянул мне из-за спины сложенную газету. На полях была моя надпись карандашом: Preobrazhensky.

– Хорошо.

– Я уполномочен сказать вам следующее. В этот четверг состоится трибунал. Во Дворце Правосудия на площади Юстиции. Если все получится, мы его выведем из здания и посадим к вам в авто. Все. Остальное не наше дело.

– Где я возьму авто?

– Это нас не касается. Если вы согласны в принципе, ждем остаток перевода. После завершения – всю сумму целиком.

– Хорошо, без проблем. – Кашлянула нервно. – Я найму авто и остановлюсь на площади Юстиции рядом со входом. Сколько ждать?

Мне никто не ответил. Все-таки рискнула и обернулась: сзади никого не было.

11.

Три оставшихся до суда дня заняли мои хлопоты по устройству отхода. Начала с автомобиля. Я водила хорошо, в гараже у мужа было несколько машин, в том числе и мой любимый Bently 3 Litre, жравший много бензина, но зато развивавший бешеную по тем временам скорость. Впрочем, такой тяжеловес был мне теперь не нужен. Пунктов проката в Ницце еще не существовало, и пришлось договариваться частным образом. Сын хозяина гостиницы, где я проживала, согласился сдать мне в аренду на двое суток («покататься») новенький Fiat 520. Обещала вернуть его в целости и сохранности.Двигался драндулет живо, был послушен и весел. Я проехалась вдоль Английского Променада, а затем съехала с набережной в сторону аэродрома, находившегося тут же, неподалеку. И увидела самолетик моей мечты – легкий, воздушный «Гномик». Разыскала владельца. Это был худощавый, даже изможденного вида господин с идеально выбритым лицом. Я спросила:

– Сколько стоит перелет на Корсику?

У него брови взмыли вверх от удивления.

– О, мадам, я на Корсику пока не летаю.

– А давайте попробуем?

Он задумался.

– Если погода ясная, ветер небольшой, то часа за два с половиной можно долететь… Но еще придется заново заправляться на обратный путь. Итого три тысячи за один бензин. Я бы взял в общей сложности шесть.

– Хорошо, я плачу семь, и договоримся наверняка.

Авиатор впервые улыбнулся.

– Можете считать, что договорились. Но хотел бы две тысячи в задаток.

Я достала чековую книжку.

– Полетит сама мадам? Но тогда я советую вам надеть брюки, ибо пассажир сидит позади пилота на топливном баке верхом.

– Нет, мерси, полетит мой друг.

У пилота лоб сложился в гармошку.

– Я надеюсь, ничего криминального? Мне с властями ссориться не с руки, даже за семь тысяч.

– Не волнуйтесь, с вашей стороны это будет заурядный коммерческий рейс: я плачу – вы везете, и никто ни о чем не догадается.

Он с сомнение покачал головой:

– Очень бы хотелось в это верить…

В день суда я надела темный платок, завязав его сзади шеи, темные очки и темные перчатки. Вид был довольно элегантный, но и где-то детективный. Завела Fiat и поехала к площади Юстиции. Встала не у самого входа во Дворец Правосудия, а чуть сбоку, там, где сверху башенка с часами. Те показывали половину двенадцатого утра.

Кстати говоря, выдалась погодка не самая лучшая – много облаков и прохладный ветер. Я подумала: «Как бы «Гнома» не снесло в сторону от Корсики!» Впрочем, до «Гнома» надо было еще добраться…

В четверть второго я уже начала нервничать, думая о провале операции. В два была близка к истерике, да и в туалет очень захотелось, но решила ждать до последнего. Неожиданно, совершенно с другой стороны, не от Дворца, а от галереи, подошли два мужчины, и один из них усадил второго в мой автомобиль. А потом проговорил по-французски: «С Богом! Вы имеете минут десять, не больше», – повернулся и скрылся в галерее. Рядом со мной остался бородач в кепке, свитере и темных очках. Видя мое замешательство, он сказал по-русски голосом Преображенского:

– Это я, я. Борода накладная. Надо поспешать.

– Госпожи, помилуй! – вырвалось у меня.

Наш Fiat газанул.

Быстро выехали из Старого города и помчались по набережной к аэродрому. По дороге объяснила ему суть происходящего: самолет, Корсика. Протянула чек на тридцать тысяч франков:

– Для начала вам хватит, а там посмотрим.

Он молчал, озадаченный. Наконец, сформулировал:

– Я не знаю, как вас благодарить… и чем…

– Перестаньте, Аполлинарий Андреевич. Славою сочтемся как-нибудь. Главное теперь – не терять времени.

В десять положенных минут уложились. Самолетик был уже наготове, беглый арестант влез на топливный бак и уселся верхом позади пилота. Я отдала последнему чек на пять тысяч. Закрутился пропеллер, аппарат побежал по взлетной дорожке, неуклюже так оторвался от земли, но потом полетел довольно резво. Помахала ему вслед рукой.

По дороге в гостиницу я заехала в банк, чтобы перечислить на счет мсье Маршаля оставшуюся сумму. С легким сердцем возвратила Fiat, быстро начала собирать вещи. Тут-то меня и накрыла полиция.

 

12.

Постучали в номер.

– Кто там?

– Откройте, полиция.

– Что вам нужно? Я не одета.

– Важный разговор, мадам. Мы у вас не займем много времени.

– Подождите минутку.

Полицейских было двое: тот, что в форме, встал у дверей, а второй, в штатском, сухо поприветствовал и вошел. Сел напротив без приглашения.

– Я обязан задать несколько вопросов.

– Задавайте.

– Сколько времени вы уже находитесь в Ницце?

– Около недели. Если точно – восемь дней.

– Цель вашего визита?

– Никакой определенной. Я путешествую по Европе. И заехала посмотреть на знаменитый курорт.

– Тем не менее, вы встречались с заключенным Преображенским. Странное совпадение, не так ли?

– Ничего странного. Я прочла об убийстве князя N в газете и узнала, что обвиняемый – мой старинный знакомый по России. Я училась у него на высших курсах. И решила проведать, как-то поддержать.

– Что он вам говорил о своей участи?

– Что готов принять самое худшее решение суда. Без любимого человека жизнь ему не мила.

– Без любимого человека? Хм. Для чего же он тогда его убивал?

– Он сказал, что не убивал. А сознался в убийстве только для того, чтобы поскорее расстаться с опостылевшей ему жизнью.

– Интересная философия. Вы поверили своему учителю?

– Может быть. Я не знаю деталей дела. Трудно утверждать определенно. Говорил он, по-моему, искренне.

 

На с. 1

На с. 3