На с. 5

*  *  *

 

– Разве браки между двоюродными братом и сестрой разрешаются? – задал я вопрос Юрию Петровичу Бахметеву, завершившему свой очередной рассказ на таком интригующем месте. Он слегка поморщился:

– Не приветствуются, но никто и не запрещает. И потом ведь официально Сонька-маленькая все еще считалась дочерью моего отца – значит, по бумагам, не имела отношения к клану Вяземских.

– Но ведь Михаил рано или поздно узнал ту историю с дуэлью!

– Да, конечно, узнал. Это его не остановило. И ее тоже. Потому что любили друг друга до беспамятства. Очень, очень была красивая пара. Я присутствовал на их свадьбе… – Юрий Петрович замахал руками: – Остальное – позже. Надобно прерваться и отдохнуть. Приходите обедать на той неделе.

Видя его усталость, мы с Тамарой Владимировной быстренько откланялись.

 

Глава III. БОГОЧЕЛОВЕК

 

Неожиданная весть пришла из Москвы: Леонида Борисовича Красина переводят посланником Советской России в Лондон. Начали готовиться к переезду. Вскоре выяснилось, что меня в Британию не берут, оставляют в Париже, несмотря на ходатайства Миклашевской. В общем, наше третье, совместное с ней посещение Юрия Бахметева сорвалось, и портрет пожилого дипломата ее кисти так и остался не законченным. По весне 1925 года Красины уехали. Я написал письмо Юрию Петровичу с объяснением, отчего мы не пришли к нему отобедать, попросил не сердиться и разрешить мне проведать его в одиночку. Он живо согласился.

Взять еще одну бутылку марочного вина из запасов посольства я постеснялся и купил за свои деньги новую – тоже арманьяк Baron Legrand, но уже 1920 года. Прибыл точно в назначенное время и нашел супругов Бахметевых в добром здравии. Оба выглядели отменно, много лучше предыдущего раза, и Мари уже не сетовала на то, что мужу лучше бы алкоголь не пить и сигару не курить, а его самого арманьяк чрезвычайно порадовал – поначалу чисто эмоционально, а потом, после нескольких рюмочек, и физически, сделав старика еще более словоохотливым. Собственно, этого я и добивался – мне хотелось услышать от него финал начатой истории.

Он спросил:

– Так на чем мы остановились?

Я ответил:

– На знакомстве Сони-маленькой с Михаилом Хитрово и затем их бракосочетании через десять лет.

Юрий Петрович покивал:

– Да-да, совершенно верно. Поначалу они были очень счастливы. И плоды их любви – четверо детей: две дочери и два сына. К сожалению, к нынешнему веку всех пережила только младшая дочка, Машенька… Жили в основном за границей, так как Мишку бросали по дипломатической службе то в Турцию, то в Грецию, то в Египет… В общей сложности прожили совместно восемь или девять лет. А потом наступило охлаждение с обеих сторон. И как раз на горизонте Соньки образовался Вовка Соловьев…

Я не преминул выяснить:

– То есть, что за «Вовка»?

– Знаменитый русский философ, сын не менее знаменитого русского историка…

 

1.

 

Но вначале надо написать о ее матушке, Софье Миллер-Бахметевой. Весь конец 50-х и начало 60-х годов XIX века Алексей Константинович и она жили в Красном Роге, брали к себе на лето Соню-маленькую, продолжавшую учиться в Петербурге, а на зиму приезжали в Северную Пальмиру сами. Там, в редакции «Современника», граф и познакомился с Михаилом Хитрово. Подружились. И поддерживали приятельские отношения. Летом 1962 года правнук фельдмаршала даже посетил их в деревне, и тогда все заметили, как 14-летняя Сонечка и 25-летний Мишенька смотрят друг на друга. Софья Андреевна поначалу была в смущении: все-таки молодые – кузены, но Толстой убедил ее не тревожиться, наша церковь не препятствует таким бракам, а у иудеев семейные союзы двоюродных брата и сестры вообще не редкость. Дама примирилась. И к тому же она решила, что за время, оставшееся до совершеннолетия дочери, чувства у влюбленных могут перегореть.

Слава А. К. Толстого-писателя между тем разгоралась: вышел в свет его роман «Князь Серебряный», превративший сочинителя в настоящую знаменитость. А еще – исторические пьесы, без которых уже не представить русскую литературу: «Смерть Иоанна Грозного» и «Царь Федор Иоаннович» (правда, последняя драма расходилась только в списках и была поставлена Станиславским после смерти автора). Несколько раз граф и муза его, Софья Андреевна, выбирались за границу – преимущественно в Германию, иногда в Австро-Венгрию (в частности, на курорт Карлсбад – Карловы Вары). Именно здесь мадам Миллер и застало известие из России о кончине ее законного супруга – Льва Миллера. Годовой траур соблюдать она не намеревалась и уже 40 дней спустя после смерти мужа, в близлежащем от Карлсбада Дрездене, в тамошней православной церкви (что вблизи вокзала Нойштадт) обвенчалась с Алексеем Константиновичем, сделавшись тем самым графиней Толстой. Шаферами выступали брат и друг жениха – Николай Жемчужников и Алексей Бобринский. Свадьбу отпраздновали теплой компанией в милой немецкой пивнушке, чокаясь кружками пива и закусывая тушеной свининой. Было очень весело.

Михаил Хитрово тем временем делал дипломатическую карьеру – начал с должности зав. канцелярией русского консульства в Македонии, а потом был назначен и самим консулом. Вскоре его перевели в Турцию (Османскую империю) – младшим секретарем в посольстве. Получил титул камер-юнкера. Наезжал на Родину он нечасто, раз примерно в полгода, и всегда встречался с Соней-маленькой. В остальное же время молодые обменивались письмами, в месяц по три-четыре.

«Дорогой Михаил Александрович, – писала она, – я благодарю тебя за фотографическую карточку, присланную мне намедни. Ты такой бравый там! Отпустил усы? Очень тебе идут, не сбривай, пожалуйста. Слышала от родителей, что дипломатические отношения Турции и России крайне напряженные и грядет новая война. Ох, не дай Бог! Будь в Константинополе осторожен; ясно, там не Тегеран, и судьба Грибоедова, я надеюсь, не грозит тебе, но, как говорится, береженого Бог бережет! В церкви ставлю всегда свечки за твое здравие и перед иконой твоего небесного покровителя – Архистратига Михаила.

У меня никаких важных новостей за последнее время нет, все идет по-старому – классы, библиотека, штудии, небольшие передышки по воскресеньям. Думаю о тебе постоянно. Думаешь ли ты обо мне?

С искренними чувствами

                                                                                         Соня».

 

*  *  *

 

«Милая, любимая Сонечка, – отвечал Хитрово, – думать о тебе не перестаю даже во время важных переговоров по службе. Ты мой ангел. У меня теперь два ангела – ты и Арх. Михаил. Оба вы меня защищаете и безмерно вдохновляете. Кстати, в Константинополе ненамного опаснее, чем везде, в постоянной тревоге пребывать нечего, хоть и ухо надо держать востро!

Что греха таить, обстановка складывается тревожная, а тем более, как и 10 лет назад, перед Крымской кампанией, европейские провокаторы постоянно подзуживают осман, обещая всяческую поддержку против нас. Ведь для Лондона и Парижа воздвижение православного креста над Святой Софией в Царьграде было бы смерти подобно. Лягут костьми, лишь бы Босфор и Дарданеллы не сделались русскими. Значит, снова война. Мы должны учесть прошлые уроки, чтобы победить всех безоговорочно.

Но не будем о серьезном. Не хватало заполнять нашу переписку мировой политикой! Сонечка, хорошая, золотая, знай наверняка, что храню тебе верность и других особ противоположного пола не замечаю. В мыслях моих только ты! Я надеюсь вырваться в Петербург ближе к Рождеству 1866 года. Коль не передумаешь, с ходу попрошу у твоих родителей отеческого благословения. И тогда уж назначим дату свадьбы.

Бесконечно преданный тебе                                                 М. Х.»

*  *  *

«Дорогой Мишенька, как же я могу передумать? Ты мой свет в окошке. Приезжай скорее! Маменька и А.К. очень тебе благоволят. Наше счастье будет безмерно!

В мыслях о тебе                                                             С. Б.»

 

2.

Вскоре после свадьбы, состоявшейся весной 1868 года, новобрачные отбыли по месту новой службы Хитрово – состоять дипломатическим чиновником при Новороссийском и Бессарабском губернаторе. Здесь же, в Бессарабии, и родился их первенец – дочка Лиза. Вскоре переехали в Константинополь: Михаила назначили Генеральным консулом.

Жизнь в Османской империи оказалась трудным испытанием для Сони-маленькой. Вся восточная экзотика – шумные базары, очень острая пища, очень крепкий кофе, южные растения, часто ядовитые, южные насекомые, часто ядовитые не меньше, – и пугали, и раздражали. А горящие взгляды бородатых мужчин, бешеный их темперамент, антисанитария (и как следствие последней – череда кишечных расстройств) сильно угнетали. И когда она оказалась во второй раз беременна, то сказала мужу, что поедет рожать в Россию. Он вначале сопротивлялся, как мог, но потом разрешил. В сентябре 1972 года появился их сын – Андрей.

Соня родила его в Красном Роге. С мужем она не виделась больше десяти месяцев. Он приехал на отдых сильно изменившимся – похудевшим, усталым, нервным. Говорил, что война вот-вот вспыхнет, и уже сам настаивал на том, чтобы благоверная и дети не возвращались к нему в Константинополь. И к тому же вскоре появилась новая на то причина – третья ее беременность. Сын Георгий родился в 1875 году.

После разрыва дипломатических отношений с Турцией бывший Генконсул был прикомандирован к действующей русской армии: состоял советником и секретарем Главнокомандующего – великого князя Николая Николаевича Старшего. Соня с детьми проживала в России, он к ним вырывался нечасто и, когда узнал, что супруга ждет четвертого отпрыска, заподозрил ее в неверности.

 

3.

Алексей Константинович умер осенью 1875 года в Красном Роге. Он в последнее время очень сильно страдал от приступов мигрени, и врачи посоветовали ему инъекции морфия. Видимо, не рассчитал дозу – после очередного укола не проснулся. Упокоили его там же, в Красном Роге, рядом с могилой матушки. Софья Андреевна целых два года носила траур и не выезжала в столицы.

Но потом, постепенно, горечь улеглась. И графиня Толстая с новой энергией начала опекать дочку с внуками. Лизе шел уже шестой год, и она свободно изъяснялась на трех языках – русском, английском и французском (в основном, благодаря урокам полиглотки-бабушки). Пятилетний Андрей был намного менее усидчив, не любил наук, забавляясь исключительно игрой в солдатики и стрельбой из лука. А двухлетний Жорж мало что еще понимал, продолжая писаться в штанишки.

Как-то утром, заглянув в будуар к Соне-младшей, Соня-старшая обнаружила дочь в слезах. Той, в интересном положении, отрицательные эмоции были крайне нежелательны.

– Что стряслось, голубушка? – всполошилась мать.

Соня вытянула вперед подбородок, указав на лежащее на столе письмо.

– Он… он… – продолжала всхлипывать она. – Он грозит мне разводом…

– Вот еще придумал! – развернув листок, пробежала глазами аккуратные, каллиграфические строки. – Я ему напишу. Я свидетель твоей безгрешности: неотлучно находилась при мне, и никто из посторонних мужчин даже близко к тебе не подходил.

– Разве он поверит! – сокрушенно вздыхала соломенная вдова. – Я ему уже доказывала по числам, что как раз наша близость пришлась на его последний визит в августе. Отрицает, говорит, будто я подтасовываю факты.

– Сумасшедший. Обезумел там без женского обихода. Или, может, сам себе кого-то завел, а теперь пытается все перевалить на тебя? Уж не выйдет! Напишу-ка я письмо Николаю Николаевичу Старшему. Ведь покойный Алексей Константинович, царство ему небесное, состоял с ним в дружбе с юношеских лет. Попрошу великого князя дать мне ответ по существу. И тогда уж станем думать.

Утерев глаза кружевным платочком, дочь засомневалась:

– А удобно ли, маменька, впутывать главнокомандующего в наши мелочные дрязги? Там война, люди гибнут, а у нас… чепуха на постном масле…

– Вовсе не чепуха. Михаил затронул честь своей дражайшей супруги, значит – честь семьи Бахметевых-Толстых. Нас обижать никому не след. Мы не менее родовиты, чем Кутузовы-Хитрово. Мы – элита, первые люди государства, а тем более, Алексей Константинович был всегда другом императора.

– Ну, как знаешь, как знаешь, - сокрушенно проговорила Соня. – Хуже уж не будет.

Софья-старшая написала. Вскоре пришел ответ: Николай Николаевич заверял, что имел серьезную беседу со своим секретарем и конфликт улажен, на развод подавать тот не станет. В мае родилась дочка Маша. Соня-младшая сообщила об этом мужу, Хитрово ответил молчанием. Вскоре Александр II подписал указ о присвоении Сониному супругу звания действительного статского советника и о назначении его Генеральным консулом в Салониках (Греция) с откомандированием в действующую армию для исполнения обязанностей директора дипломатической канцелярии Главкома. Изменял ли жене Михаил Александрович на самом деле, выяснить в Красном Роге так и не смогли.

 

4.

А теперь пора вспомнить о Дмитрии Цертелеве, Мите – мальчике, который родился в Смольково на глазах у Бахметевых в 1852 году.

После окончания гимназии в Москве был отправлен родителями в Швейцарию для учебы на два года. Возвратившись в Россию, поступил на юридический факультет Московского университета. Здесь же, на одной из дружеских вечеринок, познакомился со студентом физико-математического факультета Соловьевым Володей.

Тот был сыном выдающегося русского историка – Сергея Соловьева, написавшего и издавшего 29 томов «Истории России с древнейших времен». А к моменту описываемых событий – ректора Московского университета.

Молодые люди чем-то напоминали друг друга – оба среднего роста, жилистые, крепкие, с буйной шевелюрой, первыми усами и горящими взорами. Но, в отличие от Владимира, Дмитрий увлекался барышнями без счета (все-таки грузинская кровь!), Соловьев же младший оставался девственником и букой. На уколы товарища по этому поводу совершенно не обижался. Говорил:

– Я надеюсь найти идеал женщины. И разменивать себя на случайных дамочек не имею желания. Целомудрие суть святость. Я его утрачу исключительно с той, от которой мне захочется завести детей.

– Да тебе в монастырь впору, – усмехался Митя. – Если не монахом, так хотя бы послушником, Вольдемар.

– Я анализировал данный вариант, – без улыбки отвечал «Вольдемар». – Но такая аскеза тоже не по мне. Я монах духовный, и формальный постриг ничего к этому не добавит.

Вскоре он перешел на другой факультет – историко-филологический, занялся историей религий, даже стал вольнослушателем Духовной академии, а потом защитил магистерскую диссертацию «Кризис западной философии (против позитивистов)». Защитил, кстати, не в московском университете, а в петербургском – дабы не иметь за спиной разговоров о протекции со стороны родителя. Начал читать лекции по истории философии и прославился фразой: «Человек – существо смеющееся».

Исходя из этого тезиса, кстати, несмотря на свой аскетизм, сочинял юмористические стихи. И его приятель – Митя Цертелев – как-то раз показал их Алексею Константиновичу Толстому. Тот пришел в восторг и просил племянника привести к нему молодого человека для знакомства. Обещал напечатать в «Современнике». А потом сказал:

– Приезжайте после экзаменов оба к нам в Красный Рог. Погуляете и развеетесь на природе. Там у нас обычно собирается шумная компания – Писемский, Достоевский – в общем, не заскучаете.

Но визит друзей отложился из-за смерти графа Толстого, состоявшись только в июне 1877 года. Здесь-то Вольдемар и увлекся Соней-младшей – вдруг вообразив, что она и есть та самая женщина, о которой он мечтал всю предшествующую жизнь.

 

5.

Был конец июня, но жара стояла приличная – 30 градусов по Цельсию. Под палящие лучи солнца все старались не выходить без особой нужды. А в саду натянули тент и поставили под ним плетеные кресла, стол и, когда духота спадала, чувствовалось дуновение прохлады, отдыхали и обедали на свежем воздухе. Соня-младшая, у которой Маша родилась месяц всего назад, целиком была в мыслях о младенце и об остальных детях, так что появление в их имении Мити и Вольдемара не произвело на нее никакого впечатления. А тем более, Соловьев оказался существенно моложе (ей тогда 29, а ему – 24, разница в таком возрасте ощутимая). Ну, приятный юноша, ну глаза хорошие, умные, внимательные, но молчун и скромняга, пребывает в тени своего приятеля Мити, чаще слушает, нежели говорит. Если честно, Соню-младшую, кроме отпрысков, больше занимала симпатия Сони-старшей к Федору Достоевскому. Романист приезжал в Красный Рог ненадолго, отдыхал, отсыпался, а по вечерам вслух читал отрывки своего нового произведения – «Братья Карамазовы». И вдова Толстого не скрывала своего восхищения услышанным, заявляла, что эта вещь может затмить славу «Идиота» и «Преступления и наказания». Достоевский благостно улыбался. Никакой интрижки между ним и Софьей Андреевной и в помине не было, но она вся светилась при общении с гением. А когда нагрянули Цертелев с Соловьевым, Федор Михайлович неожиданно обрадовался и воскликнул:

– Боже мой, вы ли это, Владимир Сергеевич? Как я счастлив! Помните, мы виделись с вами в университете – я присутствовал на вашей лекции о Богочеловечестве, а потом подошел познакомиться?

Молодой человек зарделся:

– Разумеется, помню. Я потом всем рассказывал, что светило наше с одобрением отнеслось к моим умозаключениям.

– О, не то что с одобрением – я из ваших уст будто бы услышал собственные мысли. Именно они меня теперь вдохновляют – в ходе работы над новым романом.

– Чрезвычайно рад.

– Мы еще с вами потолкуем на сей предмет. В Красном Роге, под сенью ароматных дерев, думается легко и приятно.

– Бесконечно ваш, драгоценный Федор Михайлович.

Часто они уединялись в беседке и часами говорили о своем о чем-то, им одним понятном. Соня-младшая удивлялась, чем 24-летний юноша может так увлечь 56-летнюю знаменитость? И однажды спросила мать:

– Я не понимаю, чтó такого особенного Достоевский, этот сверхчеловек, эта глыба, видит в скромном преподавателе?

А мадам Толстая ответила:

– Это самое. Ведь сверхчеловек не только Достоевский, но и Соловьев.

– Ой ли?

– Хоть и юн, а умом гигант. Просвещенный Петербург и Москва в исступлении от его лекций.

– Отчего же?

– Долго объяснять. Лучше почитай его «Чтения о богочеловечестве». Он соединил веру в Бога с верой в человечество, что провозглашали гуманисты и просветители. Он считает, что наша цивилизация выживет, если только будет стремиться не к материальным благам, а к духовным.

– Вряд ли сие возможно, мамочка. Не реалистично.

– Главное – идти к цели, к самоочищению.

– Он идеалист.

– Безусловно. Достоевский воплощает этот идеал в образе Мити Карамазова.

– Праведников слишком мало.

– Но на них держится Вселенная.

Тем не менее, интерес к личности Соловьева был разбужен в душе у Сонечки. Стала к нему присматриваться. И в один прекрасный день, находясь с ним вдвоем на веранде, задала вопрос:

– Вы и вправду считаете, что цивилизация наша не безнадежна?

Вольдемар улыбнулся невесело:                                                                                                           На с. 7

 

– Нет, увы, шансов у нее мало. Я лишь проповедую единственный путь спасения. Но не думаю, что меня человечество