|
Михаил Казовский
ПОЯС ТИТИМИТИ*
"Боги, боги мои! Что же нужно было этой женщине?! Что нужно было этой женщине, в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонечек, что нужно было этой чуть косящей на один глаз ведьме, украсившей себя тогда весною мимозами? Не знаю". Михаил БУЛГАКОВ "Мастер и Маргарита".
Глава 1
Дверь открылась, и предбанник кабинета заполнило тело Храпунцова. Лейтенант милиции был похож на славянский шкаф, выпущенный отечественной промышленностью в авральный период. - У себя? - спросил Павел глухо. Он смотрел на секретаршу Анюту полными тревоги голубыми глазами. "Мощный такой и такой пугливый, - мысленно оценила девушка. - Жаль, что свадьба у него через месяц. Он бы мне в хозяйстве сгодился. - Кушают, - сказала Анюта, с треском вытащив из машинки лист. - Чуточку обождите, Павел Васильч. Участковый инспектор опустился на стул. Ножки стула подогнулись и взвизгнули. Павел снял фуражку, вытер вспотевший лоб. Крупный шрам, след былого ранения, явственно проступал от виска к молодой залысине. - Как же это вы? - вновь заговорила Анюта, дьявольски кривя губки. - Образцовый участок, хулиганов повыводили, алкоголиков распихали по ЛТП - и вдруг?.. Да-а, не ожидали от вас, точно не ожидали... - Что? - по-телячьи заморгал Храпунцов.- Что случилось-то? Я не в курсе. - Будто бы не в курсе! - Честно говорю. Ну, ответьте, Анюта, как родную прошу. Девушка качнула кудряшками: - Прав на то не имею, милицейская тайна. Скоро сами услышите. Павел почесал предмет своей скорби - круглую макушку, ставшую голой к 25-летию. - Не могу... сообразить...- Он действительно терялся в догадках. - Праздников давно не было... Тихо, мирно... интеллигентно... Секретарша вдавила кнопку селектора: - Вячеслав Егорыч, к вам тут Храпунцов - мне впустить или задержать? - Ладно, пускай заходит, - разрешил селектор. Павел одернул полы мундира, тронул галстук и шагнул в кабинет. За столом сидел начальник райотдела милиции Никифоров, ел из белой пластиковой ванночки сладкую творожную массу, запивал молоком, каждый раз утирая губы кончиком крахмальной салфетки. Лет ему было шестьдесят, а черты лица имел мягкие, добрые, как у бабушки. - Лейтенант милиции Храпунцов по вашему приказанию прибыл! - Сядь, Храпунцов, - сказал Вячеслав Егорович, сморщившись. - Только бы орать да чеканить. Выпьешь? Можайское. Мне в молочном оставляют бутылочку. Да, использую служебное положение - каюсь, каюсь. Я, Храпунцов, продукт застойного времени. Перестроиться не могу. Увы! Он отлил инспектору полстакана. Павел стреб стакан по-крестьянски, сильно, эхнул, хекнул и в себя опрокинул, как первач. - Мне на пенсию пора, Храпунцов, - продолжал Вячеслав Егорович, тщательно выскребая ванночку чайной ложкой. - Документы на оформлении - знаешь? Сорок лет служу внутренним делам. Без сучка и задоринки. Ну, а ты, стало быть, под конец хочешь мне картину испортить? Лейтенант милиции поразился: - Я, товарищ майор? Вам - картину? Ни боже мой! - "Боже мой, боже мой... - проворчал начальник. - А кого развел у себя на участке, а? - А кого? - спросил Храпунцов. - Да-а, работнички!.. - протянул Никифоров, окончательно промокая губы салфеткой. - Атомная бомба взорвись на их территории - все равно об этом от начальства услышат. И такую вот зверскую рожу скорчат, вроде тебя. - Атомная бомба? - испугался инспектор. - На моей территории? Да не может быть! Вячеслав Егорович только глаза прикрыл: - Всем ты хорош - статный, видный, орден имеешь за боевое отличие. А вот юмора в тебе ни на грош. Плохо это, Павлуша. Нам, милиции, без шуток нельзя. Мы с народом работаем. - Он вздохнул, встал, прогнулся, уминая затекшую поясницу, звякнул связкой ключей, отпер сейф, вытащил оттуда бумагу. - На, читай, лейтенант милиции Храпунцов. Донесение хорошо информированного источника. С места событий. Павел прочитал: "...следует обратить внимание на антиобщественную деятельность некоей Дюбиной Клементины Сергеевны, проживающей в доме номер 14, корпус 2, квартира 91. Мне с балкона напротив видно. Каждую неделю указанная Дюбина устраивает у себя в квартире разврат, собирая неженатых мужчин и проделывая с ними (очевидно, за деньги) всякие непристойности. А недавно раздетая летала по небу - хорошо, была глубокая ночь, а случись это днем, на глазах у детей и несовершеннолетних подростков? Трудно себе представить возможные результаты. Убедительно прошу разобраться и в корне пресечь. Т. Г. Рогова, член редколлегии стенгазеты ДЭЗа, инвалид умственной работы с 1974 года". Лейтенант ухмыльнулся, слегка покашлял: - Ясненько, товарищ майор. - Что тебе - "ясненько"? - не понял Никифоров. - Действия ваши, которые могут быть истолкованы в одном только плане. Вы меня проверяете. На отсутствие чувства юмора. Посему отвечаю: розыгрыш уловил, текст хотя и логичный, но содержит известные несуразности, говорящие о его шутливом характере. Сами небось писали, товарищ начальник райотдела милиции? - Павел оскалился. Зубы его были ровные, крепкие, словно фортепьянные клавиши. Вячеслав Егорович помрачнел. - Ты, Храпунцов, меня удивляешь. - Он с неодобрением посмотрел на инспектора. - Я тебе про Фому, а ты - про Ерему. Что за юмор, какой такой розыгрыш? Это письмо настоящее, я гражданку Рогову знаю лично. Тетка она не без странностей, но события отражает - один к одному. Наш человек. Сто процентов. Щеки лейтенанта пошли красными разводами. Он заговорил хладнокровно, но обида в голосе явственно прозвучала: - Мы с гражданкой Роговой не знакомы. Дел совместных не проводили. Только извините, товарищ майор, голыми в чистом небе ведьмы одни летают. В сказках. Ну, еще в этих - в глюках - те, которые не в порядке. Сдвиг у которых по фазе и прочее. Кто такая Рогова, вам, конечно, виднее. Мудрые глаза начальника райотдела по-отечески потеплели. Вспомнились ему боевая молодость, операции, петушиная дерзость, с которой наскакивал на противников своих версий. В удали Павла видел он себя - бравого, несмышленого... - Будет тебе - губки дуть, - примирительно пробурчал Никифоров. - Жизнь, Павлуша, порой опровергает самые надежные правила. Думаешь: министр - а он жулик. Думаешь: негодяй, все улики против него, сам признался и в колонию загремел - а он честный человек, верный семьянин и отличный работник. Сколько раз уж бывало, трудно пересчитать... В общем, ты давай не упрямься, прячь письмо и ступай на место. Мы сигнал получили и обязаны вникнуть. Ну, полеты ее, конечно, сомнительны, врет старуха, язви ее в бородавку, а насчет остального - сборища, группен-сексы всякие, раздевания - я вполне допускаю. Надо выяснить. Завтра мне доложишь в восемнадцать ноль-ноль. Времени достаточно. - Есть, товарищ майор! - Храпунцов козырнул и, оттягивая носочки, удалился из кабинета. "Молодость, молодость, - думал Никифоров, медленно доставая пачку "Столичных"; врач ему запрещал курить, но в минуту волнения Вячеслав Егорович позволял себе несколько затяжек. - Как они без нас? Смогут ли? Потянут ли?" - И начальник РОВД погрузился в вечные свои размышления - о добре и зле, об отцах и детях, а также отрицании отрицания. Позади была нелегкая жизнь. Впереди маячила, возможно, короткая, но активная старость. Глава 2Рогова действительно имела крупную бородавку, всю поросшую серыми колючими волосками. Бородавка сидела на верхней губе и при разговоре агрессивно топорщилась. - Вам кого? - хрипло произнесла хозяйка. Желтые кошачьи глаза пробуравили Храпунцова. - Вы - Тамара Гавриловна? - Ну. И что? По какому делу? - Я по вашей жалобе в райотдел милиции. - Документы есть? Предъявите. Недоверчиво сверив карточку в удостоверении с лицом Павла, инвалид умственной работы пропустила лейтенанта в квартиру. Он увидел пустынный холл, в комнате - кровать, гладко заправленную байковым одеяльцем, стул и стол, не покрытый скатертью. На стене висел портрет Сталина. - Я на сбор иду пионеров и школьников, - пояснила пенсионерка. - "Годы славные, боевые, люди стойкие, огневые". В качестве огневого пригласили меня. - По-мужски размяв дешевую папиросину, член редколлегии стенгазеты ДЭЗа чиркнула спичкой, сладко вдохнула дым. - Фронтовая слабость. Мы в войну чай курили, вату, сухой навоз. Для меня сигареты - сено, удовольствия никакого. - Рогова закашлялась - глухо, надсадно, с перекатыванием мокроты в груди и вздуванием вен на шее. Старый офицерский ремень стягивал ее талию. Несколько мешковато сидела выцветшая солдатская гимнастерка с несколькими медалями на впалой груди. - Никого не осталось из нашей роты... Мальчики, мальчики... Вашего возраста... Дрались отчаянно, истово, фанатично. Ну, а вы? - И Тамара Гавриловна выставила палец, будто ржавое дуло. Бородавка ее стала похожей на кактус. - Что? - спросил Храпунцов, ерзая на стуле. - Есть у вас идеалы, у нынешних? Лейтенант милиции закивал: - Есть, конечно. Как же без идеалов-то? - Лжете. - Рогова скрипнула вставной челюстью. - Сорняки и чертополох... Вы пришли и охаяли, и втоптали в грязь... все, чему мы молились, - женщина обратила очи к портрету, - наши святыни! - Ну, а как же нарушения соцзаконности? - робко возразил участковый. - Были, были! - взорвалась активистка - Я сама отсидела - три с половиной года! Ну, так что? Предали меня, очернили - да, враги народа. Он-то не знал! Он-то вперед глядел! Что ему было за дело - до нас, рядовых, павших жертвой изменников и шпионов? Папироса ее погасла, Роговой пришлось снова чиркать спичкой. Павел, вспомнив, что сидит в головном уборе, снял его, положил на одно колено. Шрам бежал от виска к залысине, словно красная паста, выдавленная из тюбика. - Ранен был? Где? Когда? - оживилась хозяйка. - Э, - махнул рукой Храпунцов, - сволочь одну ловили, у него - автомат... Я потом полгода в госпитале валялся. Чуть из органов тогда не поперли: зрение уж не то, быстрая утомляемость... Вот из опергруппы перевели в участковые. У Тамары Гавриловны счастьем засияли глаза. - Значит, лейтенант, веришь, веришь? - Рогова схватила мощную его лапу. - Значит, не зря - воевали, мучились? - Наше поколение себя не уронит, - сказал милиционер. Худенькое ее тельце задрожало в рыданиях. Слезы брызнули на иссохшие щеки. Нос Тамары Гавриловны, оказавшись у Павла возле погона, засвистел и захлюпал. - Что вы, что вы. - Храпунцов застенчиво, но весомо стиснул ее плечо. - Мы на страже завоеваний. Если что - не допустим, все преодолеем и выстоим! - И, обняв Тамару Гавриловну по-сыновьи, лейтенант неожиданно затянул хорошо поставленным первым голосом: "Валенки, валенки, Эх, да не подшиты, стареньки... " А Тамара Гавриловна, улыбаясь и всхлипывая, стала подпевать ему голосом вторым: "Лучше валенки подшить, Чтобы к милому ходить..." Так они спели еще "Синий платочек", "Эх, дороги" и "Шаланды, полные кефали…" Наконец, участковый вспомнил о цели своего визита. - Слушайте, Тамара Гавриловна, - сказал он, - как там насчет этой Дюбиной? Правда, что она летала, сами видели? Рогова отстранилась. На ее губе снова ощетинился кактус. - Ненавижу, - процедила пенсионерка, - человеческую труху, которая сеет вокруг себя анархию, неповиновение!.. Вы - материалист? - Ну, само собой. Основной вопрос философии мы на политзанятиях решаем в пользу материи. - Вот! - хлопнула сухим кулачком по ладони инвалид умственной работы. - А они - летают. - Без всего, без мотора? - Им говорят: "Нельзя! Это противоречит законам физики, химии, здравому смыслу", - а они летают! Вроде им ничто не указ! Разложенцы... отступники... - Ну, а может, они - на благо? - допустил лейтенант. - Выдумали чего-то такое - без всего, без мотора - и теперь вот проводят эксперимент? - В голом виде? - сипло рассмеялась пенсионерка. - Будет вам, не лукавьте. Я в армейский бинокль смотрела. Дюбинская квартира - прямо против меня... Если б вы только знали! Двое мужчин, один юноша и еще инвалид в коляске. Дым какой-то зловещий - думаю, наркотический. Звери, птицы. Видела крокодила даже. Правда, совсем в тумане...- Брови ее сомкнулись. Павел крякнул. Факт ненормальности старухи был для него понятен. - Ну-с, Тамара Гавриловна, - произнес участковый тоном лечащего врача, - мне пора, да и вы торопитесь... Ваш сигнал у меня на контроле, все проверим тщательным образом. До свидания. Член редколлегии ДЭЗа медленно повернула к нему лицо. Молодой человек отпрянул: красные зрачки жгли его, будто светофоры со стоп-сигналами; острые клыки торчали в оскаленном рту. Но видение тут же исчезло: Рогова превратилась в старую, дряхлую женщину с бородавкой. - Что, не верите? - хмуро проговорила она. - Думаете - с приветом бабка, совсем в маразме, винтики за ролики заскочили, да? Сами можете убедиться... Вечером, ближе к полночи... А насчет меня всё в порядке... Да, контужена, мерзла, мокла, недоедала... В семьдесят четвертом сделалась инвалидом умственной работы. Как? В выездной комиссии райкома всех отъезжающих проверяла с пристрастием. И с расстройством нервной системы загремела в больницу... Диссиденты же кругом, перебежчики!.. Но теперь я здорова. Справка есть. С новой силой сражаюсь за коммунистический быт!.. Выйдя от нее, Храпунцов ругнулся (но вполне цензурно), покачал головой и подумал: "У матросов нет вопросов. Бабушка - шизó. Но, как, говорится, для очистки совести эту ночь надо провести в карауле". Павел уважал во всем капитальность. Был он человеком примерным, сильным, стойким, политически грамотным, нравственно растущим. Скромный в быту, самоотверженный на работе, лейтенант милиции смело шагал по жизни с песней (музыка Пахмутовой на стихи Добронравова), одобрял и поддерживал, но осознавал, что добру необходимо иметь солидные кулаки (а еще лучше пистолет - системы Макарова, 30 выстрелов в минуту, при убойной силе до 350 метров). Глава 3Личная жизнь его звалась Верой. Рослая, дебелая, Вера служила медсестрой, пользуя больных в том самом госпитале, где и оказался с проникающим ранением в область правого уха будущий участковый инспектор. Вера за ним ходила. Так, с инъекций, с "утки", с робкого взгляда доверчивых глаз, с ласковых пожатий стерилизованных рук, и возникла их дружба, вскоре переросшая во взаимное чувство. Правда, необходимо отметить, что со стороны Веры чувства было гораздо больше: Вера теряла голову, маялась, ________________________________________________ *По мотивам этой повести в 1991 году снят полнометражный телефильм «Внимание: ведьмы!» (т/о «Экран», Одесская киностудия, реж. А. Амелин, в главной роли Татьяна Лютаева, музыка Евгения Доги). |