|
Пусть женщина умрет во мне. Пусть буду Я лютою жестокостью полна. Сгустите кровь мою и преградите Путь жалости, чтоб жизни голоса Не колебали страшного решенья…»*
Каждое слово монолога словно ударяло в душе по каким-то становым струнам, заставляя холодеть сердце. В облике читающей было нечто магическое, и ее глаза излучали дикую энергию, так что Кашпировский и Джуна с Чумаком выглядели жалкими непрофессионалами. Наконец, Оксана произнесла финальную строчку, опустила веки, сникла, стушевалась и опять стала маленьким заморышем, жертвой Туркменбаши. Воцарилась пауза. Композитор нервно сглотнул, чтобы подавить появившуюся пустоту в горле. И сказал несколько расслабленно: – Да, нехило. Я не ожидал. – А-а, не ожидал! – встрепенулась тетя. – Это она еще не совсем в форме – после дежурства, голова гудит. Видел бы ты ее в лучшие минуты! Шаровая молния! Термоядерный взрыв! – и опять обратилась к беженке: – Выдай-ка ему «Некрасивую девочку». ________________________________________________________ *Перевод Б. Пастернака. – Ой, да стоит ли? – Стоит, стоит. Принеси гитару из моей комнаты. – И, пока Оксана удалялась за инструментом, прошептала племяннику: – Правда, чудо? Он ответил, сжав кулак и подняв большой палец вверх. Мама покивала: – А поет она еще лучше. Вот увидишь. Девушка вернулась с гитарой. На щеках ее полыхал румянец, а в глазах сверкало милое лукавство, отчего дурнота лица делалась не столь очевидной. Села, провела пальцами по струнам. Тихо начала: «Среди других играющих детей Она напоминает лягушонка…»А потом, к середине, голос зазвучал резче, колоритней: «И не хочу я думать, наблюдая, Что будет день, когда она, рыдая, Увидит с ужасом, что посреди подруг Она всего лишь бедная дурнушка! Мне верить хочется, что сердце не игрушка, Сломать его едва ли можно вдруг! Мне верить хочется, что чистый этот пламень, Который в глубине ее горит, Всю боль свою один переболит И перетопит самый тяжкий камень!» Чумаков неожиданно подумал: «Господи, моя «Некрасивая девочка» вдруг нашла свое реальное воплощение! Вот она сама, про себя же поет! Вот огонь, мерцающий у нее в глазах. А в других, окружающих меня, этого огня нет. Пустота; в лучшем случае – дым табачный…» Исполнительница смолкла, струны прижав ладонью к гитарной деке. Все молчали. Мама посмотрела на сына: – Чем ответит автор? Гоша улыбнулся: – Автор отвечает: я женюсь на ней. Тетя вскинула брови: – Ты? На ком? – На Оксане. У дурнушки снова округлились глаза: – Вы? На мне?! Чумаков с удовольствием рассмеялся: – Ну, фиктивно, конечно. Просто для того, чтобы вам помочь. Как устроитесь – сразу разведемся. Мама расцвела: – Слава Богу! Я была уверена, что тебя не придется долго упрашивать. Зоя Леопольдовна вынула из шкафа графинчик с клюквенной настойкой: – Выпьем, господа, за успех нашей операции «Ы»! – и от предвкушения наслаждения даже щелкнула языком: – Обожаю интриговать и заваривать каши! Словно сочиняешь авантюрный роман!
3. Сговорились, что во вторник, если у музыканта не всплывут новые дела, «новобрачные» отправятся подавать заявление в загс. Но дела, само собой, всплыли, Гоша отложил рандеву с Оксаной на пятницу, а потом и на понедельник. В воскресенье после концерта от застал у себя Ирину (у нее имелся ключ от его квартиры), был приятно удивлен и заснул в объятиях журналистки во втором часу ночи. А потом едва не упал с дивана от звонка будильника, установленного у него в «мобиле» на пятнадцать минут десятого. Сонная Ирина спросила: – Ты куда намылился ни свет ни заря? Чумаков хохотнул, надевая джинсы: – Так… жениться… Дама подняла с усилием левое веко: – В смысле? Я не поняла. – Что тут непонятного? В загс. Жениться. – Шутишь? – Нет, серьезно. Правое веко поднялось у нее более легко: – Ты идешь жениться?! – Ну. – И при этом проводишь ночь со мной? – Да, а что такого? – Не соображаешь? – Не соображаю. – Это аморально. Он пожал плечами: – Почему? Я тебя люблю. А женюсь по необходимости. – О-о, понятно… Обрюхатил очередную девочку… – Никого я не обрюхатил. Всё намного сложнее. – Ну, коне-ечно… Мы такие загадочные, гениальные, что простым смертным не дано врубиться в ход ваших рассуждений. Композитор пообещал: – Можешь не сомневаться: в наших отношениях ничего не изменится. По спине у Ирины пробежала нервная дрожь: – Ух, какая же ты скотина, однако. – Я? Скотина? – Мерзостный урод! – Блин, да что такое-то? – Мне ты никогда жениться не предлагал. – Разве согласилась бы? – Лучше удавлюсь! – Вот поэтому и не предлагал. – Чтоб ты провалился. – Успокойся, киса. Я женюсь ненадолго. Просто обещал и теперь обязан соблюсти всякие формальности. Быстро разведусь и женюсь на тебе, если пожелаешь. – Да пошел ты! – отвернулась она к стене, раскидав кудри по подушке. – Правильно: пошел. – Вытащил на кухне из холодильника банку коки «лайт», вскрыл, схлебнул вздыбившуюся пену и помчался вниз по лестнице к своему «Опелю». Беженку из Туркмении он заметил издали, на углу проспекта Андропова и Нагатинской улицы, возле выхода из метро «Коломенская». Та стояла какая-то скрюченная, скукоженная, с выцветшим сиротским пластиковым пакетом в руке. Подкатил и притормозил. Перегнувшись через сиденье, распахнул перед нею дверцу: – Милости прошу в экипаж, май файр леди. Девочка протиснулась боком, избегая встречаться с Чумаковым глазами. Села, положила пакет на колени, еле слышно пискнула: – Здравствуйте, Игорь Вячеславович. Он сказал: – Ну, во-первых, не Игорь Вячеславович, а Гоша. Во-вторых, на «ты»: мы ведь все-таки жених и невеста! У Оксаны покраснел кончик носа: – Ой, боюсь, не смогу… постесняюсь… – Хочешь всё испортить? Чтоб работники загса что-то заподозрили? – Нет, конечно. – Значит, постарайся. Будь актрисой и сыграй настоящую новобрачную. Как в кино. – Помолчал и спросил: – Не могла что ли хоть немного подкраситься? Глазки, щечки, ротик? Выглядишь паршиво, будто встала из гроба. Или из Освенцима вышла. – Я вообще не употребляю косметики. – Ладно, это дело десятое. Пусть считают, что и сам Чумаков – шизо, и его невеста тоже. Вроде ты стебаешься так. По приколу. Да? – И завел мотор. В загсе шел ремонт, пахло нитрокраской, на полу валялись заляпанные газеты, а рабочие в грязных робах, проходя коридорами, норовили запачкать бедных посетителей. Смерти регистрировались на первом этаже, браки – на втором. Чумаков надел темные очки и, по-видимому, был не узнан очередью. Даже в кабинете, где им выдали чистый бланк заявления, встретил совершенно безразличное к себе отношение, как и к остальным рядовым брачующимся. Служащая загса, оглядев его и Оксану, несколько презрительно задала вопрос: – Сколько лет невесте? Гоша повернул лицо к спутнице: – А действительно – сколько? Та зарделась и ответила тихо: – Восемнадцать исполнилось две недели назад. – Во как: восемнадцать! Женщина сказала: – А на вид – четырнадцать. – Паспорт показать? – Нет, вначале вы напишете заявление. Сели в коридоре за столик. Музыкант смотрел, как его подопечная со старательностью отличницы аккуратно заполняет чистые графы. Про невесту: Мазепа Оксана Леонидовна, 1985 года рождения, уроженка г. Ашхабада, образование среднее, место регистрации там-то и там-то, в браке не состояла. И про жениха: Чумаков Игорь Вячеславович, 1970 года рождения, уроженец г. Калининграда Московской области, образование среднее специальное, место регистрации там-то и там-то, разведен, в браке ранее состоял дважды – с 1988 по 1991 гг. с М. Г. Орловой и с 1993 по 1998 гг. с Н. Петрофф (Канада), от первого брака имеет сына Даниила 1989 г.р., от второго – дочь Жаклин 1994 г.р., с детьми проживает отдельно. Оба подтверждают, что не имеют противопоказаний для вступления в брак. Дописав, девушка спросила: – А с детьми-то видитесь? То есть, «видишься», я хотела сказать. Композитор вздохнул: – С Данькой – регулярно. Он серьезный парень, в мать пошел, знает о компьютерах всё. А вот с дочкой, как уехал в Россию, не встречался. Иногда по телефону общаемся. Но она по-русски ни в зуб ногой. Ну, а я по-английски и по-французски еще фиговей. – Понимаю. Жалко. Снова оказались у сотрудницы загса. Протянули ей паспорта вместе с заявлением. Та вначале смотрела документы рассеянно, как-то по инерции, но потом, неожиданно споткнувшись глазами о фамилию «Чумаков», подняла на Гошу заинтересованный взгляд, улыбнулась, залебезила: – Это вы?! Ничего себе… Извините, что не узнала сразу… Вот ведь!.. Замоталась совсем. А еще ремонт!.. Мы так любим вашу «Некрасивую девочку»!.. Он кивал и благодарил несколько натянуто. А сотрудница вопросила: – Вы в какие числа желаете брачеваться? Музыкант ответил: – Чем скорее, тем лучше. – Ясно, ясно. По закону положен месяц на размышление. Но для вас можно исключение сделать… если вы торопитесь… Он подумал: «Нет, поскольку брак фиктивный, надо соблюдать правила. Лучше не рисковать. Не давать повода придраться и не погубить дела». А поэтому сказал вслух: – Месяц так месяц, мы согласны. Но не больше. – Разумеется, без проблем. В будний день? Или же в субботу? – Да, пожалуй, в субботу. Но не слишком рано. – Очень хорошо. В общем, назначаем на четырнадцать–тридцать 23 августа 2003 года. Вот, пожалуйста, приглашения. С ними можно получить скидку в фирменных салонах для новобрачных. Впрочем, вам, наверное, это ни к чему: я читала в прессе, что ваш друг – Алексей Кудашкин. – Да, мы с Лёшей дружим, он мне тоже делает скидку. – Ну, еще бы! Как говорится, персона ви-ай-пи! На своей машине, конечно, со своими фотографами? Никаких кукол на капоте? – Этого еще не хватало! Я хотел бы провести церемонию максимально скромно, без широкой огласки, понимаете? И поэтому прошу вас не давать никаких интервью разным папарацци. – Папарацци! – с удовольствием повторила та. – Обещаю не проболтаться. Буду соблюдать тайну. – Я в долгу не останусь. – О, ну что вы! Я готова и так… безвозмездно… – Ну, компакт-диск с надписью и автографом не откажетесь от меня принять? – и достал из барсетки плоскую коробочку. – Даже голова закружилась от радости! – Значит, договорились. Полная конфиденциальность. – Не скажу ни слова, даже если станут пытать! – вышла из-за стола, проводила обоих до двери и сказала Оксане: – Вы такая счастливая, девушка, что выходите за великого человека! Я по-белому вам завидую. – Я сама не верю своему счастью, – согласилась Мазепа, красная, как рак. После загса снова сели в машину Чумакова. Заводя мотор, Гоша произнес: – Вроде бы сработали ничего, подкопаться не к чему. Но вот эта дура меня тревожит: проболтается как пить дать. А дойдет до прессы, до телевидения – и пошло-поехало, шуму будет на всю страну! – Стало быть, жалеете, что ввязались в эту историю? – посмотрела на него беженка. Он махнул рукой: – Поздно сожалеть, разрулить назад уже не удастся. – И нажал на газ. – Кстати, почему опять говоришь на «вы»? – Потому что спектакль окончен. Музыкант оскалился: – Хо, «окончен»! Нет, моя дорогая, наш спектакль только начинается!..
4. Через день Даниле стукнуло пятнадцать, и они договорились о встрече. С первой своей женой Майей Чумаков по-прежнему находился в перпендикулярных отношениях, та винила Гошу во всех грехах, в неудавшейся личной жизни (ведь она, к сожалению, так и не сумела выйти замуж вторично), но финансы на воспитание мальчика принимала исправно. Чтобы с ней не видеться, композитор пригласил отпрыска в кафе. Опоздал немного: сын сидел за столиком, попивая сок из бокала. Был одно лицо с Майей: белобрысый, с карими глазами, розовые щечки, маленькие зубки. И всегда улыбался прекраснодушно. – Ну, привет, старик, – поздоровался папа. – Ну, привет, родитель, – отозвался тот. – Поздравляю с днем рождения. Будь здоров и расти большой. Ну, короче, болтать не буду – ты и сам знаешь, что в подобных случаях говорят. – Он уселся на стул напротив. – Думал о подарке, но, прости, никакой приличной идеи выродить не смог. Я в твоих компьютерных бебихах ни бум-бум. Рядовой пользователь – юзер. Лучше вот возьми двести баксов и купи себе, что захочешь. Только мамочке всю сумму не называй, а не то отнимет. – И достал из кармана две бумажки по сто долларов.
Данька взял, поблагодарил, наклонился и поцеловал отца в щеку. Улыбнулся весело: – Класс, родитель! Ты у нас крутой – типа мачо. – О, такая оценка дорогого стоит. – Заказал обоим перекусить и спросил: – Пиво будешь? Мальчик покачал головой: – Не, прости, пиво не цепляет. И тебе не советую: ты же за рулем. – Ну, бокальчик «Туборга» я себе позволю. Ведь рождение сына только раз в году. Ели и болтали. Чумаков спросил: – В школе всё нормально? – Да без похабели, пристойно. – Мама как? |