– Те-те-те, гордячка! Молодец, что сдержалась, а иначе вышел бы ужасный конфуз. Это же великий князь Михаил! Дочка Пушкина опустилась в кресло: – О, мон Дьё! Михаил Николаевич?! – Собственной персоной. – Но тогда я не понимаю… – И она пересказала родным все слова царевича. – «Лучшая партия»? – повторила Наталья Николаевна. – Кто же? Дубельт? Но Орловы выше Дубельтов – и по титулу, и по должности. – Может быть, он имел в виду себя? – вырвалось у девушки, и она сама осеклась, осознав всю нелепость предположения. Мать поморщилась: – Господи, о чем ты? Даже не смешно, если это шутка. Неожиданно та обиделась: – Ну, а если он влюбился в меня? – О, тем хуже для тебя, моя дорогая. Потому как не женится. Быть же фавориткой великого князя – безусловно, почетно, но такого почета я не пожелаю собственной дочери. Разговор их прервался появлением Николая Орлова: выглядел он слегка растерянным, даже спавшим с лица. Это не укрылось ни от кого. Таша встревоженно подалась вперед: – Вы как-будто бы расстроены чем-то, Николай Алексеевич? Не случилось ли что худого? Он, смутившись, потупился: – Да, вы правы… Маменька почувствовала себя дурно и должна была покинуть дворец. Мне придется последовать вслед за ней – не могу же я веселиться в данных обстоятельствах! – юноша вздохнул. – Извините великодушно, Наталья Александровна, что мое обещание – танцевать только с вами на балу – оказалось лишь пустыми словами. Девушка печально кивнула: – Мне, конечно, грустно, что вы уедете, но сердиться на вас по такому поводу было бы нелепо. Я желаю вашей любезной маменьке доброго здоровья и надеюсь, что ей вскоре станет лучше. – Благодарствую, благодарствую, – торопливо сказал Орлов, церемонно шаркая ножкой. – Напишите мне, коли захотите. – Непременно, не далее, как завтра же поутру. – Буду ждать вестей. Проводив его долгим взглядом, Ташина родительница заметила: – Странная история… И немного фальшивая – не находишь? Таша покраснела: – Ты считаешь, что он лукавит? – Я считаю, что когда сын волнуется о здоровье матери, он не прячет глаз, как нашкодивший мальчик. Дело тут, по-моему, не в мадам Орловой. – Да? А в чем же? – Мне пока не ясно… Тут опять возле них, словно чертик из табакерки, вырос Дубельт-старший – и на сей раз уже с младшим сыном. Тот от выпитого вина был немного красен и все время покачивался с каблука на носок и обратно. – Вот и мой наследничек, – улыбнулся Леонтий Васильевич, показав при этом мелкие лисьи зубки. – Он приличный малый, хоть и легкомыслен слегка, в силу молодости и веселого нрава. Но по службе характеризуется положительно. Командиры хвалят за храбрость. Нынче получил отпуск после небольшого ранения. Ничего серьезного – пуля прошла навылет, не задев каких-либо важных органов. Михаил щелкнул каблуками: – Честь имею! Папенька обо мне тут наговорил с три короба – и приятного, и не очень. Я отвечу, что на самом деле и не столь хорош, и не столь уж плох. Истина где-то в середине. – Что, ни рыба, ни мясо? – усмехнулся отец. – Может быть, и так. В переделках с горцами я не праздную труса, но потом, после боя, с удовольствием выпью пунша и сыграю в ералаш или преферанс. Но родитель и тут съехидничал: – То-то маменька не позволила тебе взять с собой на театр военных действий нашего повара Фому, чтобы ты не проиграл его в карты. Все кругом засмеялись, в том числе и Михаил Дубельт. Он с ухмылкой проговорил: – Странная у вас, папенька, манера: предложить мне знакомство с будущей возможной невестой и при этом выставить меня в ее глазах полным дураком-с! Но сыновий упрек не смутил жандармского шефа. На лице у Леонтия Васильевича оставалось прежнее выражение благостной игривости. – Да, мон фис, и хотел бы соврать, да устои не позволяют. Нет ничего священнее правды. И пошел служить в Третье отделение только для того, чтобы государь знал всю правду о творящихся в нашей стране умонастроениях и заботах. Ничего кроме правды. Ибо если не мы, честные и правдивые граждане России, то кто же? Михаил скривился: – Ну, теперь замучил всех моралитé. Мы же на балу, господа! Разрешите, драгоценная мадемуазель Натали, ангажировать вас на следующий тур-с! – Сделайте одолжение, мсье Дубéльт. Офицер протянул ей руку в белой перчатке, и они степенно отправились в круг. – Неплохая была бы пара, – с удовольствием произнес Леонтий Васильевич. – Вы согласны, Петр Петрович? Тот в усы сделал «пуф!», а затем пророкотал неуверенно: – Да, со стороны смотрятся прекрасно… Но решать молодым самим… и Наталье Николаевне, полагаю. Я ведь только отчим. – Вы Наташе заменили отца. – Благодарствую. Между тем не хочу навязывать свое мнение. «А оно у тебя имеется?» – мысленно спросил Дубельт-старший, но не произнес ничего. В то же время Пушкина-Ланская согласилась с мужем: – Да, решать будут молодые. Ничего не имею против этого брака, более того – породниться с Дубельтами лестно и почетно. Но неволить дочь не хочу и не стану. Наклонившись вперед, шеф жандармов чуть понизил голос: – Уж не думаете ли вы, что сердечная склонность вашей дочери к Николаю Орлову может привести к узам Гименея? Мама Таши посмотрела ему в глаза: – Вы и это знаете? С легким поклоном он ответил: – О, конечно, знать, что творится в нашей империи, мой служебный долг… Более того, у меня состоялся разговор с Алексеем Федоровичем Орловым на сей предмет. Граф сказал решительно, что костьми ляжет, но женитьбы сына на Наталье Александровне не допустит. Пушкина-Ланская поджала губы: – Понимаю, да… мы ему не ровня… – Мир таков, что условности нередко выше здравого смысла… А мое предложение обдумайте. Я, конечно, не граф, но по части голубой крови потягаться могу с любым из Орловых. Ибо матушка моя – урожденная Бурбон, родственница правящих домов Франции и Испании. Честь имею! – и Леонтий Васильевич церемонно откланялся. А танцующие Миша и Таша тоже смогли обменяться несколькими репликами. Первым начал Дубельт: – Николя Орлов без ума от вас. И теперь вижу, почему. – Мерси бьен, мсье… – Вы его тоже любите-с? – О, его нельзя не любить! Он само совершенство. – Неужели? – Я уверена в этом. – Даже после бегства с нынешнего бала? – Почему «бегства»? Он поехал вслед за занедужившей матерью. – А вы знаете, отчего ей стало нехорошо? – Нет, не ведаю. – Ну, так я открою. Николя показал родителям вас – вы тогда танцевали с великим князем – и ничтоже сумняшеся объявил, что намерен сделать вам предложение. Мсье Орлов ему запретил. Николя ответил, что в таком случае застрелится. Тут мадам Орловой сделалось как раз дурно, и она умоляла сына дать ей клятву, что не станет накладывать на себя руки и не женится на вас, а иначе она умрет. Николя обещал. С тем мадам и уехала. Бедная Таша танцевала какое-то время молча. А потом печально произнесла: – Что ж, вполне возможно. Только это ничего не меняет. – Вы считаете-с? – Николай вновь заговорит с отцом и матерью, как ей станет лучше. – Не посмеет. Я-то Кольку знаю. – Значит, обвенчаемся тайно. – Тайно? Николя? Не смешите меня. Я – могу. Он – в последнее мгновение струсит. – Ни за что не струсит. – Да подумайте сами! Если встанет выбор – сделаться супругом вашим и убить собственную мать или разорвать с вами и тем самым уберечь ея от могилы – что он предпочтет? Таша не ответила, лишь слегка сощурилась: – Для чего вы черните его в моих глазах? Настоящие друзья так не поступают. Михаил озорно расплылся: – Дружба дружбой, а когда речь идет о женщине, не до сантиментов. Девушка спросила: – Вы желаете отбить меня у него? Дубельт-младший вытянул лицо, закатив глаза: – О, сэ трэ вульгар! Не «отбить», а отвоевать. – Пусть – отвоевать. Только воевать придется не с ним. – С кем же, интересно-с? – С тем, кто выше вас, вашего отца и графа Орлова, вместе взятых. Михаил задумался. Наконец, спросил: – Уж не государь ли? – Нет, но очень близко. – Что, великий князь? Таша улыбнулась загадочно. – Ах, ну да: вы же танцевали… Значит, он успел намекнуть?.. Пушкина молчала. Дубельт помрачнел и сказал со злостью: – Значит, повоюем с великим князем. – Справитесь? – Посмотрим-с. Бал закончился в половине третьего ночи. Возвращались в Стрельну в полной темноте. По дороге Наталья Николаевна обратилась к дочери: – Ну, довольна, Таша? Не разочарована? – Да и нет. Всё, конечно, пышно, ярко, празднично. Музыка, цветы, удивительные наряды… Государь, вельможи… Но события эти, разговоры… Даже голова разболелась. – У меня голова болела еще с утра. Я предчувствовала недоброе. – Думаешь, недоброе? – Ах, не знаю, не знаю, девочка… Но мне кажется, лучше бы этого бала не было бы вовсе. – Тем не менее он случился. И теперь уже никто ничего возвернуть не сможет. Пушкина-Ланская даже вздрогнула. Таша удивилась: – Что с тобой, мамá? – Так, воспоминания… Ты сейчас невольно повторила реплику мою. Слово в слово. – Да? Которую? – Ту, что вырвалась у меня сразу после гибели твоего отца. |