«КОРОЕД»

 

Филин действительно был похож на филина: голова большая, глаза чуть навыкате, и вообще весь какой-то нахохленный, грузный  и несмешливый. Говорил Филин медленно, с расстановкой, будто каждое слово на ладони взвешивал. Чувствовалась в нем жизненная крепость, хороший замес, основательность и устойчивость. В юности Филин увлекался борьбой, игрой в теннис и шахматы. Шахматы остались у него до сих пор, а прочие виды спорта ушли, наградив его сильными руками, мощными ногами и толстой шеей. Филин жил один в однокомнатной квартире, любил Чехова, отпуск проводил на своем садовом участке и славы не жаждал. Ему недавно  исполнилось сорок два. О семье Филин не помышлял, считая это для  себя делом гиблым; абы на ком жениться ему не хотелось, а родственную, близкую себе душу встретил только однажды, лет пятнадцать назад, но душа эта, принадлежащая Татьяне Сергеевне Орской, была давно уже не свободна, имела двоих детей и к Филину  относилась чисто по-дружески. А другие дамы не вызывали в нем интереса. Хотя, по всей вероятности, многие за него бы пошли: человек был не глупый и не урод, зарабатывал вполне сносно. А работал Филин референтом министра. Был специалистом хорошим, ездил в командировки и дело умел вести грамотно.

Но тут произошла с ним чудная история.

Ехал Филин из командировки домой. Поездом ехал, на нижней полке вагона, один в купе. Время было осеннее, тусклое, елки за окном бежали по колено в грязи, а серые станции мелькали закрытыми продовольственными палатками. Филин, подперев щеку ладонью, сонно решал кроссворд в купленной на вокзале местной "Вечерке". А кроссворд был дуракций, сплошь из неведомых ему "пристаней на Оке" и "растений семейства сложноцветных". Мысли Филина в это время витали возле предстоящего доклада министру. Стройка, на которую ездил Филин, была в прорыве. Средства освоены только на треть; всё - и неритмичные поставки, и дисциплина низкая, и кадры невесть какие, и отсутствие элементарных удобств для рабочих - сказывалось на этом в первую голову. Но знал референт  министра и другую причину, довольно деликатного свойства: был начальник строительства никто иной, как родной племянник самого уважаемого патрона. И вел себя из-за  этого зачастую по-хамски. "Что хочу, то и ворочу" - по принципу.  Филин не мог не доложить об этом министру, но не знал пока, в какой форме лучше. Ситуация была щекотливой.

Дверь купе с шумом отодвинулась, и на пороге возникла пара: крупный губастый парень с белыми, похожими на пуговицы от белья,  глазами и мальчик лет пяти в нейлоновой темной куртке. Куртка была ему маловата, порвана на плече и заклеена кусочком нейлона другого цвета.

- Просим прощения, - сказал парень, присвистывая сломанным зубом. - Вынуждены составить компанию. Юр, садись. - Он стянул с  мальчика бейсболку и пригладил торчащий на его макушке хохол. -  Мой Гагарин. В космонавты мечтает. - Парень расстегнул сыну куртку. - Я это одобряю. Жизнь у них, конечно, опасная, зато сытая. Верно, нет?

- Я не в курсе, - ответил Филин. - С космонавтами не знаком.

Парень не обратил внимания на ответ: он был слегка на взводе, и его увлекала только собственная позиция.

- Ну, без блата, само собой, туда не прорвешься, - продолжал  он с оттенком житейской умудренности. - Там везде своя бражка. У  меня вон братан тоже летал черте где. А за пьянку комиссовали. Вы не курите?

- Не курю, - мотнул головой референт министра.

- Это правильно. Я себе каждый Новый год даю клятву. Все одно начинаю. Дольше двух недель не выходит. Юрик, хочешь есть?

- Пить хочу, - сказал Юрик.

- Щас организуем. - Парень обрадовался предстоящему делу. - Я пойду к проводнице, чаю спрошу. Ты сиди тихо, не мешай дяде пассажиру. Видишь, дядя солидный - небось, начальник. И веди себя как большой. Понял, нет? - Сам отец стоял уже у порога.

- Понял, - кивнул хохлом будущий Гагарин. Он смотрел на Филина голубыми глазами, но в них не испуг читался, а любопытство и резвость. Так они сидели минуты две, уставившись друг на друга, после чего Юрик заявил:

- Хочу писать!

- Вот те раз! - вырвалось у Филина; прежде ему не доводилось помогать ребятам в таких сложных ситуациях. - Ну, отец придет и тебя проводит, - решил уйти от ответственности референт министра. - Потерпи три секунды.

- Терпеть вредно, - надул губы мальчик. - Неприятности могут  быть.

Филин встал, голову в коридор выставил: не идет ли парень? Но того поблизости не было.

- Так уж и быть, пойдем, - протянул ему руку Филин. - Надо так надо.

Поезд качался, пол в туалете был скользкий, и отстегивать проймы на юркиных штанах было хлопотно. Филин, согнувшись в три погибели, чтобы не рухнуть головой в унитаз и не придавить ребенка, ногу упирал в умывальник.

- Ну, валяй, - сказал он, спуская, с космонавта трусы.

- Расхотелось… - как-то равнодушно протянул Юрка. А глаза его сверкали злорадством.

Филин побагровел. Жилка на его виске вздулась червячком.

- Все равно - валяй! - глухо приказал референт министра. - Сколько есть. Я с собой шалить не позволю.

Мальчик оценил безвыходность положения, выполнил просьбу в меру своих возможностей.

- Так-то вот! - удовлетворенно произнес бывший теннисист. - За свои слова платить надо. Аксиома!

После они вернулись обратно в купе. Папы мальчика там по-прежнему не было.

- Папа где? - спросил Юрик.

- Я бы тоже хотел это знать. Наверное, за чаем отправился в соседний вагон. Наша проводница снега зимой не подарит.

- Почему? - вскинул брови пацан.

- Плохо к работе своей относится. Деньги зря получает. Простыни влажные и полы не метены, радио сломано. Безобразие.

- Моя мама тоже работу свою не любит, - вздохнул мальчик. - Она вагоновожатый в трамвае. Говорит, нервов много, а никто потом спасибо не скажет.

- Ну, а папа твой где работает?

- Там же, в депо, механиком. Только мама от нас ушла. К новому папе. А меня вот к бабе Марусе везут.

Юрка сказал это беспечально, как само собой разумеющееся: то  ли не понимал трагизма момента, то ли действительно ему было все  равно.

- Хочешь картинки посмотреть? - Филин развернул местную "Вечерку".

- Я уже и читать умею, - ответил мальчик. - Только медленно.  - Он взял газету и, водя пальцем по строке, неторопливо осилил: - "Новые… провокации… сепаратистов…" Провокации - это что?  Вроде как заподло делают?

- Да, примерно, - весело подтвердил референт министра.

Юрка перевернул страницу.

- Мне и космонавтом-то быть не особо хотелось, - он сообщил это между прочим. - Так - брякнул сдуру. Как сказал, так сказал. А они поверили.

- Кем же ты хочешь стать? Если не секрет?

- В том-то и дело, что секрет. Мне сначала вырасти нужно. Маленьких туда не берут. - Юрка закрыл "Вечерку". - В карты сыгранем? Я в "козла" умею. В "дурака" еще. А еще - пасьянс на четыре туза.

- Нет, благодарю. В карты не играю.

- Ты вообще-то кто? - спросил мальчик. - Зоотехник, наверное?

- Почему - зоотехник?

- Мамин брат зоотехником работает. Он такой же толстый. - Юрик поболтал ногами в ботинках, кончики шнурков которых были обгрызаны; после влез на койку. - Мы на север едем? Где теплее? А давай считать столбы по дороге? Ты считать до скольких умеешь?  Я умею до ста миллионов тысяч!

Так они считали столбы, делали из бумаги голубей, били друг друга по ладоням - кто ловчее кого. Тут пришел юркин папа. Его лицо было розовым, глаза еще больше побелели, а на мясистых губах дрожала счастливая улыбка. Он стоял на пороге, руки раскинув по косякам, ноги игриво перекрестя.

- Чижики, сидите? - цыкнул сломанным зубом папаша. - Мы здесь день рождения проводницы справляли. Я за чаем бегал - и у них остался. Юрик, хочешь есть?

- Пить хочу, - сказал Юрик.

- Чая нет и не будет, - взгрустнул парень. - К поезду заварку не подвезли. Вот что: я пойду в вагон-ресторан, куплю "Фанты". Вы это - не скучайте. Ты ведь не мешаешь дяде, Юрань?

- Я мешаю, - объявил мальчик. - Дядя со мной измучился. Ты возьми меня за водой.

- Нечего по вагонам лазить, - сдвинул брови отец. - Тихо сиди. А не то по шее схлопочешь. Понял, нет? Я по-быстрому, - он  опять удалился.

В папино отсутствие Филин с Юриком читали стихи и загадывали загадки. Мальчик оказался смышленым и порой ставил референта министра в тупик своими неожиданными вопросами. "Почему у коровы на вымени четыре соска, а у козы только два? - любопытствовал он. - Лимпопо - это далеко? Сколько надо пешком идти? Для чего кошке хвост?" - и все в таком духе. Иногда ответы  он знал заранее и спрашивал, чтобы испытать референта. Наконец, бывший теннисист захотел обедать. Он сказал:

- Ну, пошли искать папу в ресторане!

- Здорово! - запрыгал от радости парнишка. - В рейд по тылам  противника! Айда!

Надо было пройти половину состава. Грязные тамбуры пахли угольным дымом. Сочленения вагонов лязгали и скрипели. Юрик бесстрашно двигался впереди, первым давя на дверные ручки (Филин ему помогал), налетал на пассажиров, стоявших в коридоре у окон.  Изредка, полуобернувшись, мальчик бросал на референта победоносные взгляды: ну-ка догони, толстый дядя! С горем пополам они добрались до ресторана. Папы в нем не было.

- Да-а, не встретились, - констатировал Филин. - Что ж, поедим, после опять искать пойдем.

Он заказал себе солянку (Юрик от супа категорически отказался), по яичнице с колбасой и минеральную воду. Мальчик сосал "Бон аква", окунув пол-лица в пузатый бокал и зажав его стенки двумя ладошками.

- А вина ты не пьешь? - спросил Юрик, разглядывая жующего Филина. - Мой папа любит. Может за обедом выпить бутылку. Но сказал, скоро бросит. Здоровье уже не то. А вино - оно сладкое?

- Видишь ли… - референт министра положил в рот маслину. - Разное бывает…

- Да я пробовал. Кислое-прекислое. Компот лучше.

Юрик поковырял яичницу вилкой, съел желток, ломтик колбасы, объяснил: "Больше не могу!" - и опять припал к бокалу с водой. Филин смотрел на него, на его вздернутый нос, на ресницы, светлые и длинные, на неукротимый хохол, улыбался невольно. Мальчик заметил его улыбку, тоже развеселился и подмигнул:

- Ты вообще дядя ничего. Папка сперва бы меня заставил руки помыть. А потом не слез бы, пока все не скушаю. Мне с тобой даже  очень нравится.

Филин отреагировал по-иному:

- Ах ты, господи! Руки-то я забыл совсем. Не ровен час, еще живот разболится!..

- Ничего! - ободрил его парнишка. - Я на спор землю ел - хоть бы что со мной сделалось. Дело нормальное.

Папа им попался в тамбуре одного из вагонов. Он курил в компании демобилизованных воинов - пьяненький, дурашливый и расхристанный.

- Папа! Папа! - возликовал мальчик. - Мы были с дядей в ресторане. И сидели, и пили как взрослые!

Тут в глазах отца всплыло самоуважение.

- Ну! - сказал он своим попутчикам, демонстрируя сына со всех сторон. - Наследство мое. Будущий Гагарин. Я устрою. У меня  знакомство в штабе военно-воздушных сил. Мы еще услышим о нем по ящику! - После отец обратил внимание на референта министра, сделал рукой жест: дескать, все в порядке, начальник! - и протянул ему скомканную сторублевку. - Во, за его обед. Я б и сам -  только земляков, видишь, встретил. В нашей части служили. Мировые ребята. Отчизна с такими не пропадет!

Филин от денег отказался:

- Ерунда… Он почти не ел… Перестаньте.

Папа взглянул обиженно:

- Просим прощения. Я человек такой. Не люблю быть в долгу. -  Он засунул бумажку референту министра в нагрудный карман. - Докурю вот - и приду к вам соснуть. Юрик, не балуй. Понял, нет? - и, повернувшись к своим однополчанам, стал досказывать прерванную байку.

У сомлевшей проводницы Филин взял белье (заплатил за него папиными деньгами), расстелил для Юрика на нижней полке постель. Простыни были мокрые, не приятные ни на цвет, ни на запах.

- Спать не хочется! - заупрямился мальчик. - Лучше я в окно погляжу.

Но за окном было сумрачно, и волей-неволей пришлось раздеваться.

- Раз не хочешь - не спи, - сказал Филин. - Давай поболтаем.

- О чем?

- Да о чем угодно. О тебе, например. Скоро вырастешь…

- Как же, скоро! - скептически хмыкнул Юрик.

- Скоро, скоро, время быстро летит. Не успеешь оглянуться - уже двадцать стукнет. Нано-технологии, компьютеры кругом, автоматы, сервис на грани фантастики. Никаких злоупотреблений…

Юрик молчал. Синяя лампа под потолком освещала его худые, невесомые почти руки. Вагон слегка вздрагивал.

- Молодой, красивый, веселый. В армии отслужишь, профессию выберешь…

- К тому времени в армию брать не будет, - поправил его пацан.

- Ну, не думаю. Впрочем, вполне возможно… Институт окончишь. Сделаешь открытие какое-нибудь. Оно будет внедрено в производство… - Филин задумался. - Я вот совсем уже постарею. И на пенсию выйду. Заведу себе добермана-пинчера. Они такие смешные!.. Мне теперь собаку нельзя - не с кем оставлять на время командировок. - Референт министра провел рукой по лицу. - А вообще-то и я жизнь неплохо прожил. Звезд с неба не хватал - но ведь это не главное…

Поезд стучал колесами, мерно укачивая уставшего мальчика. Филин сидел и думал. О себе, о жизни, о Татьяне Сергеевне Орской, о Юрике, с которым встретился теперь ненадолго и больше никогда не увидит. Сбудутся ли его предсказания? Кем он вырастет, этот гражданин двадцать первого века?..

Утром референта министра подняла с постели проводница. Она стучала во все купе и напоминала: "Белье сдавайте! Белье! Через час - Москва! Быстро, быстро!" Филин сел, несколько мгновений отделялся от сна. После посмотрел на спящего Юрика, на коричневые от грязи матрацы, скатанные в большие рулоны на верхней полке, и сообразил, что отец ребенка загулял основательно. "Приведу в порядок себя, - решил бывший теннисист,  - а там видно будет". Надев брюки, он занял очередь в туалет, поскоблил физиономию бритвой «Жиллетт», сходил умылся - с некоторой брезгливостью промокнув лицо казенным вафельным полотенцем, сложил простыни, содрав наволочку с подушки - и пошел с ворохом белья к проводнице. Та - в берете на рыжих крашеных волосах, с крупным бюстом, с размалеванными бровями и веками - яростно расшвыривала белье в кучи на полу.

- У меня такое ЧП, - сказал Филин. - Сосед ехал с мальчиком. И куда-то делся. Ночевать не пришел. Мальчик спит.

Проводница беззвучно ругнулась:

- Тьфу ты, ё! Этого еще не хватало… Бегай тут теперь, узнавай, что к чему… - Она схватила у Филина простыни. - Что стоишь? Мальчика буди. Стану теперь с бригадиром думать…

Филин пошел обратно в купе. Юрик не хотел просыпаться, хныкал, куксился, был какой-то горячий и влажный.

- Папа, где папа? - отбивался ребенок от референта министра.  - Я хочу к папе!

- Он придет сейчас, не буянь, - уговаривал его Филин. - Ну, давай оденемся, руки вымоем - скоро ведь Москва.

- А папа?

- Папа курить пошел. Мы закатим ему сюрприз: ты оденешься, сядешь - вроде бы и не спал. Правда, интересно?

Мальчик сидел раскисший. Он сутулился, тер глаза рукой и подхныкивал жалобно.

- Уж не заболел ли ты? - наконец пришло на ум Филину; он пощупал его жаркий лоб. - Так и есть - температура. Ах ты, господи, досада какая!

Тут в купе зашли проводница и бригадир - загорелый дядька с лоснящимся от хорошей жизни лицом. Они вперили глаза в референта министра и квелого Юрика.

- Кто же знал, что при нем ребенок? - бабьим голосом заверещал бригадир. - В невменяемом состоянии, пьяная драка, ссадили с поезда.

- Кого ссадили? - спросил Филин.

- Кого, кого! - рассердилась проводница. - Иисуса Христа, вот кого! Давай сюда короеда этого.

- У него температура, - сказал референт. - Мокрый весь.

Проводница ругнулась непотребно.

- Тихо ты, - укорил ее бригадир. - В общем, так. Я с линейной милицией свяжусь. С рук на руки сдадим на вокзале. Пусть они соединяют папашу с младенцем.

- Делать мне больше нечего - по милициям шастать! - снова ругнулась проводница, и они удалились.

Юрик полулежал, а глаза его были мутные, губы шептали что-то. "Дать бы аспирина ему, - взял рукой подбородок бывший теннисист. - У меня в сумке был. Впрочем, дают ли маленьким аспирин?"

За окном полетели надписи пригородных платформ, зарябили стены тоннелей, трубы, трансформаторные подстанции. Пассажиры начали выносить вещи в коридор. Все были возбуждены, энергичны: Москва, Москва! Асфальтовый перрон потянулся, люди с букетами стали заглядывать в вагон, а носильщики подкатывали со своими тележками прямо к ступеням.

Филин надел пиджак и плащ, сумку подхватил правой, сонного Юрика - левой рукой (тот сразу положил ему голову на плечо) и стал выбираться из вагона. Дверь в купе проводницы не отворялась. Не нашел работницу железных дорог Филин и на перроне. Мимо неслись человеческие потоки, между которыми лавировали электрокары с посылками.

- Что за ерунда? - проворчал референт министра. - Кто я вам  - нянька? Детского сада воспитатель?

Он пошел вдоль состава, намереваясь отыскать бригадира поезда.

- Бригадир-то где? - спросил Филин у чужого проводника.

- Кто ж его теперь знает! - прикрыл глаза проводник. - Ищи свищи! Рейс окончен!..

Надо было нести мальчика в милицию самому. Филин помыкался туда-сюда по вокзалу, отдуваясь и водя своими воловьими глазами по строчкам указателей, съехал на эскалаторе, долго шел вдоль камер хранения-автоматов.

У милиции толпился народ. Раздавались крики, ругательства. Референт министра привстал на цыпочки, пытаясь узнать, что случилось.

- Да цыган тут зацапали, - сказали ему. - То ли шмотками торговали, то ли сперли чего-нибудь. Сами знаете, за что таких привлекают…

Тощая цыганка в ярком платке и бусах вырывалась из рук милицейского лейтенанта, сыпала угрозами и проклятьями.

- Заболеешь скоро! - вопила она. - Маму с папой схоронишь! Жена тебя бросит, от бандитского пера не уйдешь! Отвяжись! Чего лапаешь?

Наконец и ее уволокли в отделение. Народ, улыбаясь, расходился. Только Филин стоял один, не соображая, куда ему двигаться: может, сидеть и ждать, может, идти и требовать.

Юрик неожиданно разревелся. На щеках его и на лбу выступили красные пятна, он покашливал, что-то мямлил. "Загублю ребенка, -  похолодел референт. - К доктору его, в медицинский пункт!"

Юный врач, наверное, лет двадцати пяти, в белом халате, завязанном на спине, белой шапке, надвинутой на глаза, как у рядового американской морской пехоты, вымыл руки под белым краном и сказал деловито: "Разденьте ребенка". Стал его щупать. Красные пятнышки были у Юрика на плечах и груди. Врач оттянул его нижнюю губу, посмотрел на десны ребенка.

    - Все ясно, - он снова пошел дезинфицировать руки. - У него обыкновенная корь. Уложите в кроватку, дайте анальгин от температуры. Корь чревата воспалением легких.

Филин хотел сказать: "Я-то здесь причем? Это не мой ребенок", - но постеснялся. Рассказывать все свои приключения не  имело смысла.

Филин бросился к стоянке такси, ему уступили очередь (тоже внезапность: раньше он никогда не ездил с детьми на транспорте), сел вместе с Юриком позади шофера, адрес назвал. По дороге мальчик открыл глаза:

- Папа, мы где?

Бывший теннисист поглядел на водителя, Юрика погладил по теплой щеке: