|
ЛЮБОВЬ И КОМПЬЮТЕР
1. Когда бы был бы я поэтом – допустим, как Вильям Шекспир, – писал бы пьесы и сонеты, подлунный удивляя мир игрою рифмы и сюжета… А если бы Гомером строгим меня природа создала – одни лишь гении да боги и их великие дела мои бы наполняли строки... Да будь я даже Михалковым и то бы точно правил бал – при старом строе и при новом – и гимны Родине ковал чеканным и чугунным словом!.. Но я не Байрон, я другой, мне до богов далековато, и не божествен мой герой в джинсóвой курточке помятой. Таких в России – легион. Знакомьтесь: Саушкин Антон. Он не властитель, не грабитель, которым деньги и почет, а просто рядовой учитель и до сих пор преподает – литературу (извините!). Его отец – учитель тоже, и дед был тоже педагог… (Интеллигенции не гоже бежать с проторенных дорог, да это ей и не поможет!)… И наш Антон, добрейший малый, хотя, само собой, педант, на вид немного исхудалый, педагогический талант свой проявлял довольно вяло: когда доходы не ахти, таланту трудно расцвести! Ученики его любили – за мягкий и веселый нрав, за то, что плесени и гнили дидактики не восприняв, учил он в современном стиле; за то, что из себя не строил светила, знающего всё, за то, что мнение чужое не ставил ниже, чем свое, и в мыслях не терпел застоя. Но сам Антон работу в школе считал не лучшей из работ, мечтая вырваться на волю и сделать резкий поворот – судьбы, планиды, роли, доли… Решиться же на этот шаг не мог отважиться никак. С женой не оформлял развода, расставшись пару лет назад; их дочку Катю больше года уже водили в детский сад. Но после своего ухода Антон встречался с ней не часто, поскольку бывшая жена, его возненавидя страстно, и, будучи оскорблена, их встречи пресекала властно. А он покорно всё сносил, на тяжбы не имея сил. Ответ простой: душа Антона была покорена иной большой любовью. Купидона навылет раненный стрелой, он жил, любовью опьяненный… А кто же стал его Лаурой? Елизавета Иванофф, дитя Эрота и Амура и прочих разных секс-божков. В ней всё пленяло – и фигура, и попа, и лицо, и руки, и голос нежный, как свирель, и силикон груди упругий… Она была фотомодель, приехавшая из Калуги – в надежде покорить собой «Медведь», «Пентхауз» и «Плейбой». Но кастинг не прошла суровый и, в ожиданье лучших дней, снимала угол на Садовой, от безысходности своей пойдя работать в суперовый «Рамстор» – обычной продавщицей, в отделе вин и коньяков. Она, ядреная девица, прельщала многих мужиков, готовых с ней повеселиться. Но наша Лиза Иванова не совратилась ни с одним, о подиуме грезя снова, имея броский псевдоним – поставив «офф» на месте «ова». Себя считала лучше всех, упорно веря в свой успех! И вот какая сверхидея ее могучий мозг прожгла: ей надо замуж поскорее за иностранного посла, или богатого еврея, иль просто фирмача крутого пойти и статус обрести. А он поддержит – делом, словом – ее на жизненном пути. Но где же ей найти такого? Да очень просто: существуют интимно-брачные бюро, в которых девушку любую пристроят быстро и хитро – за предоплату небольшую… И вот уж Лиза, как болид, в бюро подобное летит. И тут Антон столкнулся с нею – и понял, что идет ко дну… Нет-нет, мечту он не лелеял в бюро опять найти жену и снова сунуть в петлю шею! Наоборот: его супруга бюро и создала как раз – совместно со своей подругой, – доход от благодарных масс имея за свои услуги. И наш Антон, гуляя с дочкой, зашел в бюро – вернуть дитя… А Лиза, сидя в уголочке, сопя, натужась и пыхтя, в анкете заполняла строчки… Ее увидя, наш герой навеки потерял покой! Пробормотал: – Прошу прощенья, а можно потревожить вас? (Да, он секретов обольщенья имел немного про запас!). И Лизавета без смущенья его отшила хладнокровно: – Нельзя. Отстаньте. Никогда! Не за интрижкою любовной, поймите, я пришла сюда. Супруг мне нужен, безусловно, но супер-пупер, офигенный, богатый, стильный, экстра-класс. А это, если откровенно, как говорится, не про вас! И опечаленный, согбенный, наш Саушкин потопал прочь, мамаше возвративши дочь. А эта самая мамаша (Антона бывшая жена – короче, Саушкина Маша) сказала Лизе: – Я должна заверить вас, что фирма наша располагает базой данных на самых лучших женихов – и богатеев несказанных, и представителей верхов, и гениев – немного странных… Кого б вы, душенька, хотели? А Иванова ей в ответ: – Хочу, чтоб был мужчина в теле, с большим количеством монет, с умением добиться цели, не гений, но не идиот, и чтобы внешне – не урод! А Маша, улыбнулась тонко: – Ну, что ж, пожалуй, есть один для калужаночки-девчонки иноязычный господин, к нам прикативший с Амазонки – да-да, из Рио-де-Жанейро, – умен, высок, речист, плечист… – Он кто? – Жоао Офигейро, бразильский, значит, футболист. И в кошельке его крузейро звенят довольно мелодично! Брильянт на пальце, «Мерседес»… Он получает здесь прилично, за наш играя «Геркулес». – А внешне – парень симпатичный? – Как будто Тине Тёрнер брат. – Он черный? – Капельку. Мулат. – Позвольте посмотреть на фото? – И, посмотрев, сказала так: – Да, птица моего полета! И несомненный здоровяк. Еще спросить хотела что-то… Ах, да! Ответьте: нашу встречу как вы устроите для нас? – Ну, что ж, охотно вам отвечу: Жоао позвоню сейчас. И будет мягок и сердечен рассказ о вас для кандидата. А там уж он проявит прыть и как интеллигент завзятый, надеюсь, сможет пригласить – или поужинать богато, или в театр на балет, или в посольство на банкет… Ну, что, звоним? – и Маша сразу наладила с Жоао связь. Но, не успев закончить фразу, в недоуменье осеклась. Потом мрачнела раз от разу и попрощалась суховато. – Облом? – спросила Иванофф. – Да, хочется ругаться матом от глупых Офигейры слов! – И что ж сказал мулат проклятый? – Сказал, что он успел влюбиться в клиентку нашего бюро – другую, стало быть, девицу – Анастасию Серебро. И что от страсти он дымится, и что мечтает лишь о ней, и нет любви его сильней! – А Серебро? – Она спортсмена не видит будто бы в упор… А может, набивает цену? Не знаю. В общем, разговор у них вчера уперся в стену, зашел в тупик, и футболисту теперь не мил весь белый свет… – Выходит, мне идти на приступ его души и смысла нет? – Не горячитесь. Я вам чисто скажу по-дружески: не надо зацикливаться на одном. Я подобрать вам буду рада других клиентов. А потом посмотрим, станет ли осада нам футболиста по плечу. Но Лиза крикнула: – Хочу за Офигейро только замуж! Он мне понравился. И я… должна с ним встретиться. А там уж – сумею показать себя! Да я при нем на уши встану ж, чтоб Серебро затмить собою и чтоб ее послал он прочь, и сделался моей судьбою! Вы мне обязаны помочь, и я соперницу урою! Но Маша твердо отвечала: – Умерьте свой дурацкий пыл! Не допущу в бюро скандала, чтоб кто-то здесь кого урыл! – А я, во что бы то ни стало, – сказала Лиза ледяно, – добьюсь Жоао все равно!
2. Теперь забудем на немножко взбесившуюся топ-модель, готовую почти в лепешку уже разбиться, чтобы цель была достигнута, и ложку добавим меда в дегтя бочку… Нам о другой пришла пора поведать в следующих строчках. Она стройна и не стара, а глазки – синие цветочки. Конечно, грудь без силикона материю не так бугрит, а строгий, сдержанный, ученый ее бесстрастный внешний вид, похожий чем-то на икону, отпугивает всех мужчин – недальновидных дурачин. Но если б кто из них в натуре ее бы душу разглядел, искал бы счастье не в фигуре, свой сексуальный беспредел уняв де факто и де юре, и пообщался с ней хотя бы, допустим, час, без суеты, его пленили бы масштабы ее сердечной широты, как у простой крестьянской бабы. И он тогда бы, несомненно, в нее бы вмиг влюбился так, что, обезумев совершенно, вступить бы с ним в законный брак молил коленопреклоненно. О ком пишу я так пестро? Да-да, о Насте Серебро. В студентках бегала ин-яза и, красный получив диплом, поклонница Дали и джаза, корпеть за письменным столом, переводя чужие фразы, должна была с утра до ночи – в издательстве «Аэроплан». Там шел со свистом, лихо очень, любой переводной роман, способный голову морочить нам сексом, кровью и красивой, шикарной жизнью богачей. Сначала Серебро счастливо жила в редакции своей, но постепенно эта нива ей так обрыдла, что она уйти была обречена. Пошла работать к русским новым, желавшим, чтоб подросток-дочь болтала по-английски клево и походила бы точь-в-точь на дам-дворянок образцовых, – за что платили обалденно. Анастасия в роль вошла суровой бонны постепенно и, закусивши удила, дрессировала нощно-денно воспитанницу-недотепу – и воспитать смогла на ять, так, что родители в Европу смогли наследницу послать – перенимать бесценный опыт. А Настя, получив валюту, осталась вроде не у дел – и дух семейного уюта ее натурой овладел, сознанье помутив как будто. Друзьям твердила без затей: «Хочу иметь своих детей!» И наша Настя, как и Лиза, в бюро знакомств пойти решив, явилась, следуя девизу: жених пусть будет не красив, и не секс-симовол сверху-снизу, и не банкир заокеанский, и не промышленный магнат; такой обычный тип славянский, незнатен, скромен, небогат, с моралью нашей христианской… И вот в бюро она случайно свой увидала идеал: он в курточке необычайно нелепой, вытертой стоял, его окутывала тайна, он был и жалок, и велик – и Серебро влюбилась вмиг. Ты догадался, мой читатель? Конечно, это наш Антон, интеллигент, преподаватель, что в Лизвету был влюблен, как обалдуй (прости, Создатель!), и дочку возвращал Марии… Замкнулся этим круг любви. Вскипели страсти роковые, почище всяческой ОРВИ, стенокардии, пандемии… Антон страдал по Лизавете, а ей был Офигейро мил, а тот сильней всего на свете Анастасию полюбил, а ей все время снились дети от Саушкина-молодца… И так, по кругу, без конца! А что же Маша? Неужели она останется одна – в охладевающей постели, как надоевшая жена, без смысла жизни, веры, цели? О, нет! Тревожиться не нужно: она порочный круг порвет и, улыбаясь всем радушно, возьмет мужчинку в оборот, чтоб стал он робким и послушным, чтоб опустился на колени и, одомашнев, ел с руки, забыв о жажде приключений до самой гробовой доски, и жил бы с Машей без сомнений… Да кто ж объект ее? Антон? А вот представьте, что не он!
3. Теперь вернемся к Ивановой – нет, к Иванофф (пардон, пардон!), которая была готова забыть про пищу и про сон, чтоб объявить поход крестовый на Офигейро-вертопраха и на себе женить его. Сначала шустрая деваха убить решила Серебро. Но, чуть не умерев от страха, задумала идти иначе… И вот в команду «Геркулес», где и пинал футбольный мячик наш легкомысленный балбес, пришло письмо – о том, что плачет Елизавета в три ручья, стеная: «Где же честь моя?» И поясняла тут же прямо: ее похитил ваш игрок – Ж. Офигейро. Этой драме полгода будет. Как итог – уж Лиза скоро станет мамой. Но просит не казнить злодея, поскольку любит подлеца, а просто хочет побыстрее найти законного отца малютке бедной и несчастной… Узнав об этом, коллектив команды выразился ясно: «Женись, Жоао!» Тот, завыв, к их разуму взывал напрасно – не соблазнял, мол, ваших Лиз!.. Но «Геркулес» твердил: «Женись!» Тогда Жоао калужанке назначил срочно рандеву в одной кафешке на Таганке, поскольку плохо знал Москву, и так сказал ей: вы, гражданка, игру нечестную ведете, мы не знакомы – это факт, я помню, что не пил наркотик и с кем имел интимный акт! Не надо мне, как в анекдоте, лапшу навешивать на уши и пудрить, стало быть, мозги! Она ответила: – Послушай! Не осуждай, а помоги. Продать готова черту душу – за то, чтоб рядом быть с тобой. Ты – мой кумир и мой герой! Да, я негодница, паршивка, пустившаяся на обман и сочинившая фальшивку про наш мифический роман, и надо дать мне по загривку, под зад коленом… Но недаром все говорят: любовь слепа! Твоим мужским поддавшись чарам, я сделалась совсем глупа и, вся горя любовным жаром, вступила на стезю подлога… С идеей-фикс: любой ценой, а значит, под любым предлогом скорей увидеться с тобой. Прости, Жоао, ради Бога! Пойми, как я тебя люблю! Тебе вручаю жизнь мою! Сидел бразилец, думой полный, был хмур и, кажется, устал; и в белой чашке кофе черный слегка в руке его дрожал. А Лиза, тихо и покорно, ждала заветного решенья… Тут Офигейро произнес: мол, вы прелестны, нет сомненья, и будет жалко мне до слез отвергнуть ваше предложенье, но сделать не могу иначе, поскольку я другой пленен, и пусть мой выбор неудачен и безответно я влюблен, но это ничего не значит; я Насте предан всей душой, и этот крест – навеки мой! Напрасно Иванофф рыдала, стуча о столик головой: спортсмен пил воду из бокала и был какой-то неживой; потом, кивнув, ушел из зала, оставя Лизу бессердечно… Она воскликнула: – Кретин! Мокрица! Таракан запечный! Дикарь! Вонючий бабуин! Раскаиваться будешь вечно за малодушный свой поступок! Что в этой дуре ты нашел? «Люблю, люблю»! – гундосил тупо. Придурок! Остолоп! Козел! Других как будто мало юбок? Меня отвергнуть! Охламон! – И тоже быстро вышла вон. Но не успела наша дева пройти и десяти шагов, кипя от праведного гнева, как Лизавету Иванофф «Чероки», вылетевший слева из-за угла, ударил сильно и сбил, само собою, с ног. Она в асфальт уткнулась пыльный, превозмогая боль и шок, уже почуя хлад могильный… Тут из машины, в перепуге, скакнул какой-то джентльмен – как видно, уроженец юга и стройный, словно манекен. По-русски говоривший туго, спросил, коверкая слова: – Скажи, ты, девушек, жива? Она чуть слышно прошептала: – Да вроде бы жива пока… – И, плечи приподняв сначала, в лицо взглянула мужика, перетрухнувшего немало. Он был красив, как сто арабов, черноволос и черноглаз… Таких вот любят наши бабы, впадая в мысленный экстаз, бубня: «Дубаи… Абу-Даби…» И Лиза тоже прохрипела: – Вы ангел? Мы уже в раю? А он с улыбкою несмелой ответил: – Я судьба молю, чтоб вы остался очень цела… Позвольте вас вести в больница? – Нет, лучше сразу пожениться! Так, балагуря и дурачась, они поехали к нему, и там, в тиши шикарной дачи, прекрасно зная почему, она, от счастья чуть не плача, арабу отдалась поспешно, а он ее поспешно взял… Потом сказала: – Ты потешный, хотя немножечко нахал… Но это пустяки, конечно… Ответь мне: кто ты и откуда? И кстати, как тебя зовут? – Я из Кувейта родом буду, зовусь халиф Абдель Махмуд. – Халиф? Да это ж просто чудо! А ты не врешь ли мне, дружок? – Не врешь! Халиф я. Видит Бог! Вот так вот Лиза ненароком свою устроила судьбу, попавши вдруг под джип «Чероки» и с шишкой небольшой на лбу. Ее избранник черноокий на Иванофф женился вскоре, и молодые провели медовый месяц свой на море – на дивном острове Бали, в отеле высших категорий… Потом Абдель ее доставил в Кувейт, жила чтоб во дворце, как мусульманка честных правил – с чадрою темной на лице (чем уважать себя заставил), в прекрасной клетке золотой, четвертой обозвав женой… Ну, что тут скажешь? Лизавета, прохныкав пару дней подряд, смирилась с тяжкой долей этой, приняв как данность шариат и заповеди Магомета. Решила: лучше жить в неволе, катаясь, словно с масле сыр, чем дома – средь бомжей и голи, в грязи снимаемых квартир, с одною репликой: «Доколе?!» Не станем осуждать дуреху, а пожелаем счастья ей. Кто знает, где нам будет плохо, а где вольней и веселей? Уж такова у нас эпоха!.. А нам пора назад, в Москву, чтоб новую начать главу.
4. Поскольку в Лизе Ивановой остыл к Жоао интерес и компроматных писем новых она не слала в «Геркулес», в команде общий дух здоровый возобладал довольно скоро, и Офигейро был прощен. А тренировки, игры, сборы его развеяли. И он забыл про инцидент, который теперь казался просто бредом. И заодно не думал про… недостижимую победу над гордой Настей Серебро! В своей фортуне сердцееда он разуверился сполна, ту чашу осушив до дна! Но вдруг задребезжал в кармане его мобильный телефон. Бразилец находился в ванне и был немало размягчен. Блаженно, словно бы в нирване, взял трубку, произнес беспечно: – Алло? И услыхал в ответ: – Жоао? Мой салют сердечный. Меня вы не узнали? – Нет. – А я вас помнить буду вечно… Я Маша из бюро «Надежда», где вы найти себе жену пытались безуспешно прежде… Вам предложить еще одну хочу… – Не надо! – без одежды покинул ванну он стремглав, себя простынкой обмотав. Сказал, что это всё пустое, к чертям семью и прочный тыл, существованье холостое менять покуда не решил, такое дело непростое он доверять бюро не хочет, хотя она ему мила… А Маша – с ходу: между прочим, кандидатуру вам нашла без всяких глупых заморочек и нашей скучной картотеки; не женщина, а просто клад! Все четко, чисто, как в аптеке, и Офигейро будет рад соединиться с ней навеки… Ее не полюбить нельзя! – Да кто ж она такая? – Я. Жоао хохотнул нервозно, весь от смущения бордов. Сказал: мол, если та серьезно, то он задуматься готов над этой мыслью грандиозной. А что? Она ему по вкусу, приятна, женственна, умна, и он, конечно, будет в плюсе, когда к нему уйдет она – Мария, Машенька, Маруся… – А что же будет с вашим мужем? – О, с ним давно мы не живем, уже не любим, просто дружим и поделили дочь и дом. Ни для кого не будет хуже, что мы оформим наш развод. Да-да, скорей – наоборот! – Тогда, – Жоао ей ответил, с улыбкой натянув штаны, – чтоб обсудить идеи эти, мы с вами встретиться должны – на симпатичном тет-а-тете. |