– Плохо, плохо. А когда запустите малый?

– Он уже в порядке, и готовы хоть завтра.

– Запускайте немедля. Я предупрежу Голенищева-Кутузова, чтобы наши бойцы ненароком не испугались: шар не французский, а русский.

– Воля вашего величества, – поклонился Франц.

Начали наполнять малый аэростат газом – и надеялись закончить часов за десять. Но на деле ушло трое суток…

Утром 27 августа можно было уже лететь, как внезапно прискакал нарочный от Ростопчина: в битве на Бородинском поле русские не смогли одержать победу, и Кутузов отдал приказ отступать за Можайск; Ростопчин велел срочно эвакуировать мастерскую Леппиха. Франц никак не мог осознать услышанное и стоял, хлопая глазами.

– Как – эвакуировать? – наконец, пробормотал он. – А на чем везти? Где найти подводы? Столько подвод?

– Несколько найдем.

– Надо не меньше двух сотен.

– Это вряд ли. Все, что не погрузим, тут же уничтожим.

– Нет, не дам! – взвился изобретатель, растопырив руки, как наседка закрывает крыльями своих цыплят.

– Перестаньте, доктор. Мы Россию теряем, а вы беспокоитесь о своих деревяшках. Целы будете – новые настругаете.

Подлетел Шеффер:

– Мне в Москву надо. Там моя беременная супруга.

– Мастерскую повезете в Нижний через Коломну. Ежели успеете, за женой заедете.

– Я успею, успею.

Он скакал верхом, сторонясь дорог, по которым тянулись беженцы из Москвы. Страшное зрелище возбужденной толпы. Стариков и детей везли на телегах вместе со скарбом. Женщины плакали. Гарь носилась в воздухе, оседая на сердце. Чертов Наполеон. Дьявол в треуголке. Сколько народу погубил! Сколько еще погубит! Было одно средство обуздать его – шар Леппиха. И не получилось…

На посту у Поклонной горы предъявил пропуск, выписанный генерал-майором Чесменским, специально назначенным во главе операции по вывозу мастерской Франца. Караульные разрешили проехать. Устремился в центр, на Сретенку. Дом купца Тряпкина, где они с женой снимали квартиру, выглядел безлюдным. Доктор опоздал? Барбара (или как Георг начал называть ее на русский манер – Варя) убежала из города без него? Получается, разминулись? По ступенькам пронесся вверх, ключ дрожал в руке, и бородка ключа не хотела попадать в скважину.

– Варя! Марта! Где вы, где?

Появилась Барбара – бледная, похудевшая, с перекошенными губами.

– Юрги, наконец-то… я уже не знала, что делать…

– Уезжаем, уезжаем теперь же. Одевайся.

– Неужели в Германию?

– Господи, какая Германия! Уезжаем в Нижний, а потом видно будет.

– Я боюсь, Юрги…

– Некогда бояться. Собирайся живо. Конь стоит у ворот.

– Конь? Верхом?

– Не было коляски.

– Мне нельзя верхом, ты же знаешь.

– Сядешь впереди меня, боком, по-женски. Может, обойдется. Где Марта?

– Я не знаю. Третьего дня вышла за хлебом и с тех пор не вернулась.

– Едем без нее.

– Нет, а вещи? Мы не можем ехать без вещей.

– Только деньги и драгоценности. Ничего больше. Остальное купим.

– Юрги, я боюсь.

– Некогда бояться. – Он приобнял ее за плечи, заглянул в глаза – перепуганные и жалкие; мягко поцеловал и сказал спокойнее: – Положись на меня. Я тебя в обиду не дам.

Но, конечно, неприятности посыпались одна за другой: Варю от галопа начало тошнить, и пришлось спешиться, чтобы успокоить ее желудок; на Коломенском тракте нарвались на каких-то разбойников, захотевших умыкнуть у них лошадь, и Георгу пришлось стрелять, правда, в воздух (отправляясь в путь за женой, он предусмотрительно взял с собой и заткнул за пояс два пистолета). Лиходеи ретировались, но супруга потеряла сознание; приводя ее в чувство, Шеффер не заметил, как все те же грабители, возвратившись, увели коня; дальше шли пешком, влившись в толпы беженцев; доктор подвернул ногу и, скрипя зубами от боли, еле ковылял, опираясь на палку. Ночевали в поле, в стогу, под открытым небом. Варе все казалось, что шуршит мышь-полевка, и от ужаса жена вскрикивала. А когда на другое утро кое-как добрались до Коломны и соединились с людьми и подводами генерал-майора Чесменского, женщине стало вовсе плохо, началось кровотечение, и случился выкидыш.

Шеффер успокаивал ее, гладил по руке, а она лежала на подушках безжизненная, бледная, и не говорила ни слова.

– Что ж теперь поделаешь, – ласково произносил муж, – Бог дал – Бог взял. Мы с тобой еще молодые и сумеем зачать новое дитя.

Барбара молчала.

– Переедем в Нижний, от войны подальше, все у нас наладится. А когда боевые действия стихнут, возвратимся в Германию. Обещаю. Мне в России тоже надоело. Хочется куда-то в жаркие страны, где не надо ходить в пальто и топить печь дровами.

Но жена вроде бы не слышала.

– Хорошо, не буду тебя тревожить. Отдохни, постарайся уснуть. Завтра поговорим.

Не поговорили: Варя не реагировала ни на что, не могла сосредоточиться ни на чем и смотрела безжизненными глазами. Доктор по своей практике знал: послеродовая депрессия часто наступает и у тех, кто благополучно произвел здоровых детей, а у Барбары – самопроизвольный аборт, и подобное состояние объяснимо. Нужно время, тишина, покой, ласковый уход. Валериана, препараты брома…

Впереди их ждал Нижний Новгород.

* * *

Разумеется, что Георг не рассказывал всем собравшимся во дворце Леопольдины о душевном состоянии Барбары – только о неудаче с шаром Леппиха и эвакуации мастерской. Переводчик, доктор Каммерлахер спросил:

– Значит, предприятие вашего приятеля провалилось?

Шеффер пригубил оранжада и ответил скорбно:

– По большому счету, да. Осень провели в Нижнем, а когда Наполеона из России прогнали, переехали в Ораниенбаум – городок под Санкт-Петербургом. Вновь наладили мастерскую. Царь еще питал слабые надежды относительно нашей конструкции – ведь ему предстоял заграничный поход, и союзники рассчитывали гнать Бонапарта вплоть до Парижа, так что боевой шар мог бы пригодиться. Нет, не вышло: на решающих испытаниях наш аэростат лопнул. Император был вне себя. И велел прекратить финансирование Леппиха… Бедный мой товарищ вскоре возвратился в Германию, от расстройства заболел и скоропостижно скончался.

Все перекрестились.

– Да и мне, признаться, было нелегко: захворавшая супруга находилась в больнице, средства к существованию таяли… И когда я практически впал в отчаяние, вдруг Фортуна одарила меня улыбкой – добрые друзья сообщили мне, что морской капитан Лазарев, отправляющийся в кругосветное путешествие на шлюпе «Суворов», ищет судового врача. Я немедленно согласился.

Ретро

Состояние Барбары было безнадежно. Доктора из психиатрической клиники Петербурга, где она лежала, говорили  только об ухудшении. Никого не могла узнать, ничего не воспринимала, пребывая в сумеречном состоянии. Если женщину не кормили насильно, то могла бы умереть с голоду. Шеффер, отправляясь в кругосветное путешествие, положил в банк на счет супруги кругленькую сумму, распорядившись, чтобы лечащие врачи понемногу снимали необходимые средства на ее нужды. Те клялись предоставить ему подробный отчет о случившихся тратах.

Да, Георг всегда не был чужд сентиментальности. А тем более, прежде, 9 лет назад, в 25-летнем возрасте, встретив юную Барбару, он влюбился по уши.

Юная сильфида. Небольшого роста, стройная, фигуристая. Светлые доверчивые глаза. И застенчивая улыбка. Рыжеватые волосы убраны под чепчик. Крепкая высокая грудь волнами вздымается.

Он увидел ее, выходящей из домика мельника, жившего при больнице святого Юлия в Вюрцбурге. Мельник Хиндернах поставлял муку в больничную пекарню. Был вдовцом. И воспитывал трех детей. Барбара – старшая.

– Здравствуйте, фройляйн Барбара.

– Доброе утро, доктор. Я удивлена, что вы знаете, как меня зовут.

– Как не знать: слава о вашей красоте наполняет город.

– Вы мне льстите, сударь.

– Нет, на самом деле вы еще прекраснее, чем о вас говорят.

В ней чудесным образом сочеталась образованность и хозяйственность. Знала азы французского и английского, рисовала, пела, музицировала на фортепьяно, много читала (правда, в основном, сентиментальную прозу), знала историю своего края и чуть-чуть – мировую. Вместе с тем с охотой помогала кухарке печь пироги и варить варенье. Не чуралась шитья и вышивки. И вообще не строила из себя состоятельную барышню. Говорила просто, но складно.

После нескольких месяцев ухаживаний Шеффер сделал ей предложение. Девушка зарделась, опустила реснички, и ее шарообразная грудь начала вздыматься вдвое чаще обычного.

– Ах, Георг, – проговорила она с придыханием (молодые люди уже отбросили вежливые «герр» и «фройляйн»), – я так рада этим вашим словам… От оказанной мне чести… Скромной девушке удостоиться внимания столь значительного господина – медика, окончившего университет… Я безмерно счастлива!..

– Значит, вы согласны выйти за меня? – в нетерпении спросил доктор.

– Да, конечно. Все теперь зависит от решения моего папеньки. Если он позволит…

– О, не сомневайтесь, я употреблю мое красноречие…

Девушка похмыкала:

– Красноречие красноречием, но ему важнее материальные аргументы…

– То есть?

– Если я уйду из семьи, то отцу придется нанять вторую служанку.

– Не беда, договоримся.

Старине Хиндернаху шел в ту пору сорок пятый год, и своим внешним видом (чисто выбритое лицо, галстук и очки) он, скорее, напоминал школьного учителя, нежели мельника. Впрочем, на своей мельнице, на работе одевался иначе – белая рубаха, сапоги и кожаный фартук; но, придя домой, мылся, чистился и немедленно превращался в истинного бюргера.

Предложение Шеффера встретил он спокойно, сосредоточенно, вынул табакерку и заправил в каждую из ноздрей по солидной понюшке (кстати, не курить, а нюхать табак доктор научился впоследствии именно от тестя). Прочихавшись и высморкавшись в белоснежный платок, герр Хиндернах посмотрел на Георга грустно-иронически:

– Вы уверены, что будете счастливы с моей дочерью, доктор?

– Почему бы нет? – удивился тот.

– Должен вам открыть тайну нашей семьи. Мать моих детей, а моя бедная супруга Луиза, дни свои окончила в психиатрической клинике. А такие заболевания часто передаются по наследству. Вы как медик знаете.

Помолчав, молодой человек ответил:

– Иногда передаются, иногда нет. Я люблю Барбару. И себя буду презирать, если откажусь от любви и от брака по причине, о которой вы сказали.

Папа укоризненно покачал головой:

– Романтизм… любовь… начитались романов и думаете, будто в жизни всё, как в романах. А любовь и брак – не одно и то же. Чувства чувствами, но они проходят, а с женой надо быть до конца жизни. Самые крепкие браки – по расчету. По хорошему расчету, я имею в виду. – Снова оглушительно высморкался. – Может, вы подумаете еще, прежде чем решать окончательно?

Шеффер взвился и воскликнул с жаром:

– Нет! Я все решил! И не отступлюсь.

Хиндернах вздохнул:

– Ну, как знаете, сударь. Я не мог не предупредить. Но коль скоро вы настаиваете… Что ж, тогда обсудим материальную сторону нашего предприятия…

И теперь, девять лет спустя, мрачные прогнозы тестя сбылись. Слабые нервы матери передались дочери. Психиатры не оставляли надежд. Впереди Барбару ждало только угасание.

Кругосветное путешествие выглядело для доктора неким избавлением. Да, похоже на бегство от проблем и вообще от прошлого. Но что делать? Лучше так, кардинально, резко, чем сидеть и мучиться, пожирая себя. Кругосветное путешествие – воплощение детских его фантазий о заморских странах. О другом, непохожем мире, ярком и цветущем, о познании новых земель, новых цивилизаций, новой жизни. Кругосветное путешествие – как второе рождение. Ренессанс.

Шлюп «Суворов» был готов к отплытию, находясь на рейде в Кронштадте. Увидав его с берега, Шеффер содрогнулся: небольшое суденышко выглядело скорлупкой, игрушкой. Три мачты. Приблизительно 100 футов в длину и 20 в ширину*. С одного борта – 10 пушек. И на нем русские хотят обогнуть земной шар? Миновать океаны с их штормами, ураганами? Отражать возможные нападения пиратов? Не абсурд ли? Для чего он ввязался в эту авантюру?

Но когда его привезли на корабль, тот не показался доктору таким уж маленьким. Крепкий, выдраенный. Прочные пеньковые снасти. Моряки-здоровяки.

Михаил Лазарев был весьма приветлив. Круглое, немного монгольское лицо. Серые умные глаза. Лет примерно 25-27. Лейтенант. Протянул руку для приветствия: крупная ладонь – не аристократа, но мужика.

– Очень рад вашему прибытию, господин Шеффер, – улыбнулся широко, ясно. – Мне рекомендовали вас как прекрасного медика. Даже утверждали, что могу называть вас по-русски – не Георг, а Егор Николаевич.

– Сделайте одолжение, Михаил Петрович. Но сказать по правде, не решил еще окончательно, стоит ли мне подписывать сей контракт.

– Отчего же, сударь?

– Я в смущении: никогда не предпринимал прежде столь серьезных плаваний по морю. Да, душа моя рвется в путь, чужедальние страны привлекают своей необычностью, но холодный немецкий ум говорит: слишком много опасностей, не рискуй напрасно. Как мне быть?

Лазарев предложил присесть и разлил по рюмочкам красное вино. Выпив, произнес:

– Я хоть и не немец, но человек реалистический. И скрывать не стану: да, опасности есть. Но они везде: а на бричке, перевернувшись, разве невозможно убиться? Мы с моим помощником, лейтенантом Унковским, подобрали сильную команду. Люди с опытом. Штурман – один из лучших в российском флоте. И корабль надежный, мы его укрепили, подготовили, как надо. Должен выдержать. А Российско-Американская Компания, коей принадлежит «Суворов», возлагает на нас и коммерческие, и научные задачи. Побываем в Бразилии, обогнем Огненную Землю, мимо Сандвичевых островов – на Аляску. Там, в русском форте Ново-Архангельск отдохнем, совершим кое-какие местные рейсы с товарами, а затем отправимся далее – к берегам Китая, Индии и Африки. Вы увидите столько интересного, необычного. И пополните свой багаж знаний.

– Да, заманчиво, – согласился доктор, попивая вино в задумчивости.

– Вы, я слышал, не только врач, но и собиратель  редких минералов и диковинок из растительного мира. Где, как не здесь, в кругосветном путешествии, можно развернуться в этих областях?

– Безусловно…

– Ну, и наконец, приличное жалование. А помимо этого, РАК обещает нам по двадцать пять тысяч премии в случае успеха нашего предприятия.

– Понимаю.

– А пойдемте, покажу вам вашу будущую каюту. Не дворец, конечно, но вполне уютна для достойного проживания в дальнем плавании.

Да, каюта была неплоха: небольшая, узкая, но устроенная с умом – койка, столик, полки с бортиками, чтобы книги и утварь не ссыпались вниз во время качки, гардеробная ниша и ведро с умывальником. Ложе уже застелено, полотенце белейшее. На окне – шторки-занавески.

Лазарев продолжал убеждать:

– До отплытия десять дней, вы как раз успеете закупить медицинские материалы – и лекарства, и бинты, и всякие инструменты. Деньги выделены. Я на сей счет говорил с представителем Компании – Германом Мольво, что плывет вместе с нами. Он, конечно, скупердяй и дрожит над каждой копейкой, но здоровье экипажа – это святое.

Шеффер отозвался:

– Главная опасность длительных морских путешествий – это цинга. Люди питаются только солониной и крупами. А нужны фрукты, овощи, свежие продукты. Вот проблема!

– Но вполне решаемая, – подхватил его слова капитан «Суворова». – Мы, во-первых, запасаемся солью – будем по дороге закупать и квасить капусту. Кислая капуста – лучший препарат от цинги. Во-вторых, конечно, свежевыловленная рыба. Наконец, по ходу следования станем заходить в южные порты – пополнять запасы провизии всем необходимым. Не волнуйтесь, доктор. Положитесь на нас и на волю Провидения.

По ступенькам поднялись на палубу. Свежий сентябрьский ветер дунул им в лицо. Ширь морская завораживала, пьянила. Люди на берегу выглядели крошками, таракашками, здания Кронштадта, пакгаузы – тусклыми, невзрачными. Возвращаться, окунаться в этот серый, постылый мир, к надоевшему быту, к старой службе в полиции, неопознанным трупам, не хотелось вовсе. К черту на рога – лишь бы не назад!

– Я согласен, – заключил Георг твердо. – Я плыву с вами.

* * *

В Рио уже смеркалось. Из открытых дверей и окон потянуло прохладой. Слуги зажгли свечи, стали разносить кофе. Он в Бразилии не такой, как в Европе: крошечные чашечки с крепчайшим напитком; два глотка – и сердцебиение учащается в десять раз; европейцы неизменно запивают его холодной водой.

– Продолжайте, доктор, – попросила Леопольдина. – Ваш рассказ – как роман Смоллетта: трудно оторваться.

Шеффер поклонился:

– О, благодарю. И замечу, что моей заслуги здесь нет: просто Фортуна мне подбрасывала такие сюрпризы, что они сами по себе достойны пера романиста.

– Ну, еще бы! Кругосветное путешествие! Выпадает не каждому в жизни.

Он кивнул:

– Я, оглядываясь назад, сам порой не верю: да неужто это со мной случалось? Будто кто-то нарочно мне придумывал занятную биографию… Ах, отбросим философию, господа: ведь у нас не философический диспут, а литературный салон. С вашего разрешения я продолжу. Словом, из Кронштадта вышли мы утром 9 октября 1813 года. Несмотря на осень, море было спокойное, ветер дул в паруса стабильно, и корабль двигался быстро. Русские моряки – умелые моряки. Петр Великий создал флот на заре XVIII века, посылал людей учиться навигации в Англию, и теперь флот российский вровень с остальными державами. В этом я убедился сам, глядя, как они управляются со своими обязанностями. Офицеры все молодые – никому не больше тридцати лет. Я, признаться, в экипаже был самый «старый» – тридцать четыре года. Подружился с представителем Русско-Американской Компании, или, как он назывался официально, «суперкарго». Герману Мольво – он наполовину швед, а наполовину немец – тоже исполнилось тогда только двадцать восемь. Из потомственных купцов и промышленников. Полагал, что владение русских в Америке – золотая жила и источник неисчислимых богатств. Русские пока что снимали только сливки – занимались продажей пушнины и леса. А земные недра там таят руды всех металлов, нужно только копнуть и построить фабрики по добыче и переработке – станешь миллионером, миллиардером!.. Собственно, Герман с этой целью и стремился в Америку. И своим воодушевлением мог зажечь любого. Я зажегся, право…

Шеффер усмехнулся.

– Мы с ним фантазировали, и фантазии наши простирались далеко за пределы Аляски. Калифорния, Командорские, Курильские, Сандвичевы острова!.. Все они должны попасть под протекторат России. Надо строить форты, приглашать русских поселенцев и осваивать территории. Земли там богатые, плодородные. Зерновые, фрукты, овощи – Бог велел возделывать. Рыба, птица. Заповедные уголки. Деньги под ногами лежат. Только не поленись нагнуться… Герман говорил: нынешний правитель Русской Америки – Баранов – слишком стар для нововведений. Мы его сменим. И вдохнем в Русскую Америку новую жизнь… Да-а, мечты, мечты. Воплотить их оказалось более чем трудно…

Доктор Каммерлахер спросил:

– Отчего вы отправились в кругосветное путешествие осенью, глядя в зиму? Летом море спокойнее…

– О, мой друг, вы, как видно, совершенно не знаете специфики таких путешествий. Счет идет не на дни, а на месяцы. Мы, например, всю зиму проторчали в Англии, в Портсмуте. Думали зайти туда ненадолго, починить снасти и продать кое-что из товаров, но застряли почти до марта. Мольво торговался, закупал продукты, мы скучали на берегу, предаваясь карточным играм и другим шалостям… Наконец, Лазарев не выдержал и сказал Герману: или тот заканчивает свои коммерческие дела, или шлюп отчаливает без него. Мольво испугался и подчинился. Взяли курс на Мадейру в конце февраля. А экватор пересекли к началу апреля…

Ретро

В 1813 году августейшее семейство португальского короля проживало еще в Рио-де-Жанейро, возвращаться в Европу не собиралось , о женитьбе принца на австрийской принцессе Леопольдине речь пока не шла, и беспечный Педру только начинал узнавать все прелести жизни. Русский шлюп «Суворов» бросил якорь у бразильской столицы именно во время празднования его тезоименитства – отпрыску монарха исполнялось 15. В театре давали оперу Глюка «Артаксеркс», в главной роли – заезжая итальянская примадонна, публика рукоплескала, а в антракте все стояли, повернувшись лицом к ложе, где сидел виновник торжества со своими близкими.

Наших визитеров принимали чудесно: русский посланник Федор Пален закатил в посольстве торжественный прием, а генконсул Георг Лангсдорф – бал, на котором присутствовала вся бразильская знать. В местном драмтеатре Сан-Жуан даже разыграли по случаю пьесу из русской жизни – «Петр Великий и Екатерина». Много было встреч, знакомств, церемониальных обедов и ужинов… Шеффер не преминул поездить по окрестностям Рио, изучая растения и камни… И в конце их визита, в день отплытия, 21 мая 1813 года, вдруг случилось то, от чего все пришли в недоумение.

Лазарев приготовился дать команду поднять якорь, как матросы закричали, замахали руками: «Человек, человек за бортом!» Капитан вскинул подзорную трубу и увидел, что в волнах действительно мелькает чья-то голова. Приказал: «Шлюпку на воду!» – и гребцы понеслись навстречу потерпевшему. Вытащили на борт. Им оказался мальчик, негр, лет примерно двенадцати. Он дрожал от холода и страха. Что-то лепетал по-английски.

Наконец, его доставили на «Суворова». Был ужасно худ, изможден, в мокрой холщевой рубахе и таких же штанах. Рухнул на колени и упал в ноги к Лазареву:

– Русски господина… помогать… умолять…

Подняли его, усадили, начали расспрашивать. Отвечал, мешая португальские и английские фразы.

– Как тебя зовут?

– Жоржи.

– Для чего ты плыл?

– Я бежать… от свой господина… от меня хотеть…

– Что хотеть?

_________________________________

            *Соответственно, 36 и 9 метров.