– Холи дэй, миссис Дэй!

Но, как видно, эти люди шуток не понимают...  И вообще, я думаю, Ленин, Троцкий, все большевики – были обделены настоящим чувством юмора. Потому что, во-первых, люди с чувством юмора не бывают фанатами. Bо-вторых, как известно, юмор и злодейство – две вещи несовместные... Что, внучок? Пушкин говорил не о юморе, а о гении? А какая разница? Гений без чувства юмора – не гений. Это раз. Ленин повинен в массовых злодействах. Это два. Значит, не гений Ленин – как ни крути. Можешь не соглашаться. Мнение твое.

В общем, я сказал:

– Холи дэй, миссис Дэй!

А она в ответ:

        – Ду ю спик инглиш?

        – Слабо, – говорю. – Просто я хотел как бы скаламбурить.

        – Шутки – сторона, – говорит Каролина. – Революция есть в опасность. Мы беседовать о делах.

– Здесь нельзя, – говорю, – о делах. Потому что посторонние уши. Разговор как-никак секретный.

Ну, играть так играть. По системе Станиславского. С верой в предлагаемые обстоятельства.  Ведь секретность и конспирация – это один из «пунктиков» у большевиков. Хлебом не корми – дай почувствовать дух подполья.

Каролина кивает:

        – Йес, о'кей. Мы спускаться в буфет. За стаканчик чай можно говорить без всякий свидетель.

Заглотнула приманку. Мне другого не надо было.

Мы спустились на первый этаж. Ну, буфет у них в Наркомпросе чистотой не блистал...  прямо скажем...  Знаешь, когда разруха, то разруха во всем. Начиная с неубранных улиц и кончая буфетом Наркомпроса. Все как будто бы перестали мыться, стричься, подметать полы и отряхивать пыль с ботинок. Я уверен, что у них были мыши. Очень толстые и очень ленивые. Мыши, блохи, вши, воронье – это признак все общего распада...

Чай, по-моему, был морковный. И, конечно, без сахара. Но зато с карамельками. Романтическая закуска...

Я вблизи рассмотрел Каролину Дэй. Не поверишь: брови у нее были нарисованы! Собственные выбриты, а поверх проведены две дуги черной краской. Представляешь, отличник?

«Э-э, – подумал я, – не такая уж ты фанатка, если в пламени борьбы мирового пролетарьята столько времени уделяешь внешности!» ...Быть можно ярым коммунистом и думать о красе бровей... А, неплохо?

Я пошел излагать фантастическую идею:

– В подлинно марксистской по своей методологии работе «Империализм как высшая стадия капитализма» Ленин выдвинул теорию «слабого звена». Знаете? Замечательно. В общем, как говорится, рвется там, где тонко. Где мы видим такое звено в Соединенных Штатах Америки?

– Где? – спросила Дэй, не сводя с меня обалдевших глаз.

Этот взгляд меня веселил и одновременно подстегивал. Ноздри ее раздутые, как меха, работали.

– Да на севере, территория Аляски. Кстати сказать, русская земля изначально. Возвратим исконно принадлежащие земли.

Каролина подумала. А потом задала вопрос:

– Как есть возвратим?

– Очень даже просто. Соберем экспедиционный отряд. Зафрахтуем корабль. Высадимся на Аляске. И поднимем мятеж. Привлечем под свои знамена эскимосов. Все туземцы ужасно падки на восстания, революции... Создадим правительство СРА. То есть – Социалистической Республики Аляски. В это СРАное правительство мы по справедливости включим революционно настроенных американцев, русских и аборигенов. Установим Советскую власть по всей территории. И пошлем телеграмму в Кремль с просьбой считать нашу СРА неотъемлемой частью РСФСР. И при этом объявим войну США, Японии и, естественно, Колчаку. Соберем тогда еще одну экспедицию и направим ее на Дальний Восток, Колчаку прямо в тыл. А затем победоносно соединимся с Красной Армией где-нибудь в районе Иркутска. Ну? Какая задумка?

Щеки Каролины пылали. На глазах ее были слезы. По губам блуждала олигофреническая улыбка...  Да, произведенный эффект был хорош! Настоящий транс, констатирую с полным основанием – два с половиной курса медицинского факультета мне дают это право...  Вот она, добыча: бери – не хочу!

– Я сегодня же рассказать про то Роберт Уорд, – прошептала американка. – Он наверняка поддержать. Он есть делать утренний массаж сам наркомвоен товарищ Троцкий! Каждый день. Это есть военная тайна. Под угрозой расстрел! Вы – молчать. Обещать молчать?

– Ну, естественно, — согласился я. – Чтоб мне коммунизма никогда не видать, если разглашу!

– ...И во время массаж он сказать это Троцкий. Троцкий поддержать, я не сомневаться. Троцкий – настоящий боец. Он помочь. Он давать пароход и люди. Я – по линии Третий Интернэшнл...  Вы согласны тоже ехать в поход,  делать революшн в Аласка?

Если б ты увидел эти глаза, из которых сыпались искры энтузиазма, веры, надежды, любви, ты бы, как и я, произнес уверенно:

– Можете рассчитывать. Вот моя рука!

– О-о, – воскликнула она, – я не сомневаться: брат жены уважаемый профессор есть герой мировой революшн! – И двумя руками сжала мою ладонь.

После этой символической клятвы надо было крепить успех. Я спросил:

– Где мы с вами еще увидимся? План нуждается в доработке. И хотелось бы обсудить уже на дому...  В целях конспирации...

Каролина ответила:

– Скоро, скоро. Вы звонить мне по телефон. Я назначить свидание...

Знал бы я, до чего доведет этот идиотский розыгрыш! С сумасшедшими нельзя иметь дело. Сумасшедшие всё воспринимают всерьез…

Да, мой друг: не прошло и месяца, как я плыл на борту парохода «Фердинанд Лассаль» (бывший «Граф Орлов») к берегам Аляски... Вместе с Каролиной и еще целым экипажем авантюристов...

Всё! Устал! Продолжение – завтра. Не терзай старика. Спать хочу…

                                                                                       

                                                                                          ВСТРЕЧА ВТОРАЯ. Троцкий и другие

Проходи. Садись. Ничего с собой не принес? Жаль, что не принес. Недогадливый. У меня тут осталось всего на донышке... Понимаю, что денег мало. Покупать вовсе не прошу. Надо проинспектировать тайные запасы Агнии Александровны...  Да она не заметит. Точно не заметит: мартышка к старости слаба глазами стала... и ушами... Сколько раз уже инспектировал – никаких неприятностей не было... «Неудобно»! Неудобно голым по проспекту разгуливать. А любимому деду скляночку поставить – это ж благородное дело. А тем более, он сидит и тебя развлекает...  героической биографией своей...  Ладно, на сегодня прощаю. Не тужи. Но принципиально задумайся. Намотай на ус...  гренадерский... буденновский...

Ну-с, на чем я остановился? «Фердинанд Лассаль»? Погоди, ведь до «Фердинанда» столько еще событий произошло! Я же с Троцким самим встречался. И с Лениным. Факты для особой главы. Обязательно!..

Значит, так: Каролина Дэй изложила план Роберту Уорду. Кстати, Роберта звали просто «Боб». Или «Борька Черный». Он не обижался. Он вообще был приличный малый. Добрый, ласковый. В мирное, естественно, время. А в бою – скала. На коне не объедешь. Но об этом – позже.

Роберт Уорд во время массажа рассказал Троцкому о моей гениальной мысли. Лев Давыдович сразу же возбудился, спрыгнул с массажного стола, стал кричать о спасенной революции – надо сообщить Владимиру Ильичу и так далее, – чуть ли не в засос расцеловал Борьку и потребовал к себе автора идеи.

Я, когда позвонил Каролине Дэй и услышал от нее: «С вами есть хотеть говорить важный человек революшн», – ничего сначала не понял. Мне-то нужно было совсем иное. К черту Троцкого, я хочу видеть вас! Покрывать поцелуями ваши музыкальные пальчики!.. Мне казалось невероятным, что какой-нибудь здравомыслящий человек может всерьез задуматься над аляскинской экспедицией. Я забыл, что живу в ненормальном обществе. И, как говорится, за что боролся, на то а напоролся...  Но последствия, весь трагический раскрут заведенной мною пружины стали вырисовываться не сразу.

В тот момент я пока еще забавлялся. Я играл со спичками. В доме, где разлит на полу бензин...  А? Красиво сказано? То-то же, отличник!

Слушай, внук, у меня как будто бы лихорадка,. Нет, не заболел. Просто так события встали предо мной...  Я опять волнуюсь, как гимназист. Вспомнил всё, Каролину,  Борьку... и команду «Фердинанда Лассаля»...

Надо выпить. Отправляясь в дорогу...  Да, на посошок. В дальнее плавание по волнам моей памяти... Будь здоров. С Богом. Благословясь... Ух! Хорошо пошла.

Катька-то, Каролина Дэй, может быть, жива до сих пор. Я уж думал. На три года старше меня, на год младше Агнии Александровны...  Вероятно, жива. Где-нибудь на ферме в штате Луизиана. Внуков пестует. Может быть, сидит так же за столом, дует виски с содовой и рассказывает какой-нибудь внучке Сьюзен Дэй о влюбленном в нее студенте Анемподисте Кузине из Москвы. Почему бы нет? Не исключено...

Ну-с, оделся в единственный костюм – в тот, в котором бегал на лекции, – галстук повязал...  Дореволюционный еще костюм. Cpoк порядочного костюма, если не носить его постоянно, года три. Вот ему как раз третий год и пошел. Надо было уже менять. По теперешним меркам – в чистку отдавать. Но тогда чистки не работали...

Думал, что иду на свидание с Каролиной Дэй. Оказалось, что с Троцким.

Пропуск проверяли – раз, наверное, десять. Я уже не помню. Перед входом в Кремль, первый пост, второй...  Перед входом в здание, между коридорами, возле кабинета...  Секретарь сказал: «Он освободится через восемь минут». Почему через восемь именно? – я подумал. Как он точно мог это знать про Троцкого? И тем более, в результате мы прошли через полчаса...  Некий ритуал. Видимость порядка.  Революционный спектакль.

Троцкий вышел к нам: был в защитном френче, брюках военного покроя, сапогах. Френч такой – не изобретение Сталина. И не Троцкий его придумал. Первым из российских правителей френч надел Керенский. А они уже у него похитили...  Для чего этот маскарад? Чтобы подчеркнуть аскетизм и суровый стиль? Лично на меня «хаки» действует угнетающе. Есть такие цвета – хаки, тускло-голубой, лягушачье-зеленый – в них всегда красят стены вытрезвителей, тюрем, отделений милиции и военкоматов. Цвет тоски. Несвободы, подавления личности...

Черные волосы Троцкого были великолепны. Настоящее «воронье

Крыло». Черные усы и бородка – несколько редки... Что еще? Улыбался вполне приветливо. Острые глаза за пенсне...  Поздоровался за руку, пригласил в кабинет, пококетничал о Каролиной Дэй:

– Вы сегодня очаровательны. Я когда-нибудь напишу серию портретов: «Женщины в революции». Очерки-воспоминания. Будет среди них и ваш гениальный профиль...

Усадил в кожаные мягкие кресла. Сел в такое же, ногу на ногу положил, выставив носок блестящего сапога.

– Экспедиция на Аляску, чтобы в результате ударить Колчака с Дальнего Востока, это план, достойный самого Ганнибала! Мы, большевики, побеждали в силу нетрадиционных решений. Шок и удивление – наша тактика. Дерзость, натиск. Есть такой исторический анекдот. Как-то Эдисона спросили, как он изобрел граммофон. Эдисон ответил: «Люди твердо знали – звук нельзя записывать механическим способом. Я не знал – и поэтому изобрел!» Это гениально! – Лев Давыдович рассмеялся, хлопнув от удовольствия себя по коленке; смех его был трескуч, словно кашлял больной туберкулезом. – Мне сказали, что вы студент? – Он взглянул на меня внимательно.

– Да, второго курса. Собираюсь стать педиатром.

       – Восхищаюсь. Нет ничего дороже здоровья детей. Это здоровье нации... Но, естественно, как врач вы могли бы принять участие в экспедиции?

Я кивнул, но скажу тебе откровенно, не с такой беззаботностью, как во время морковного чая в Наркомпросе. Оборот событий начинал мне не нравиться. Я, конечно, хотел в Америку, но не в качестве судового медика, а законным мужем обаятельной Дэй! Впрочем, оставалась еще надежда совместить и то, и другое...

Троцкий между тем развернул перед нами карту. И потребовал изложить план со всеми деталями. А поскольку я детали не разрабатывал (как ты можешь предположить), то пришлось импровизировать. Я сказал, что намереваюсь ехать из Одесского порта, курсом на Босфор и Суэцкий канал, далее пойдут – Индия, Китай и уже – Аляска. Лев Давыдович выразил сомнения. До Одессы добраться не так-то просто. Возле города (он сейчас у большевиков при поддержке Батьки Махно) то и дело курсируют французские военные корабли. И погрузка десанта не пройдет незамеченной.

– Надо ехать из Петрограда. Не на юг, а на запад. Пересечь Атлантику и пройти Панамским каналом. Мимо Калифорнии – на Аляску.

Дэй и я согласились, что такой маршрут много лучше.

Троцкому польстили наши восторги. Он едва не зарделся. Знаешь, внук, эта непосредственность меня удивила. Человек, вставший у руля одной шестой части света, беспощадный, как говорили, к врагам революции, фанатичный в своих воззрениях, был в себя влюблен, как ребенок! Черные его глаза заблестели, он ударился в рассуждения, он почти токовал, говоря о важности предстоящей акции. Тут же выдумал ей название: «Операция «Беринг». Полистал записную книжку: послезавтра на Совнаркоме это будет стоять двенадцатым пунктом...

Я не верил своим ушам. Мне хотелось встать и сказать: полноте,  Лев Давыдович, посмеялись и хватит. «Беринг», операция, Совнарком, высадка на Дальнем Востоке? Ну, не сказка ли? Не чудовищный бред воспаленного мозга?

Но в условиях общего бреда этот бред выглядел логично.

И потом Лев Давыдович мог меня тогда расстрелять. Запросто, по мановению безымянного пальца. («Вы шутили, молодой человек? Вы морочили нам мозги? Вы смеялись над диктатурой пролетарьята? Вас должна покарать твердая десница революционного правосудия!» – и так далее; вся поэтика красного террора хорошо известна).

– Я и сам бы поехал, – руки заложил за голову Троцкий, и лицо его сделалось мечтательным. – Голубая Атлантика, теплый Гольфстрим и Бермудские острова...  Благородная миссия приобщения алеутов к революционной идее. К светочу марксизма! Сами вдумайтесь: ведь они находятся в первобытно-общинном строе. Им неведомы классы! Им неведома частная собственность, разделение труда, деньги, стоимость! Значит, их вхождение в коммунизм будет безболезненным. Идеальная почва! Уникальный человеческий матерьял! Социальный эксперимент, не имеющий равных в историк!  Да, завидую... – Лев Давыдович погрустнел. – Не смогу разделить ваше счастье...  Надо быть на своем посту. Обстановка у нас сложнейшая...  А возглавить экспедицию на Аляску я хочу поручить моему помощнику Соломону Школьнику.  Вы знакомы с ним, Каролина?

– О, конечно, – подтвердила Дэй, странно засмущавшись. – Это есть такой невысокий мужчина с черный борода? Ходит черный кожанка и сo всех карман носит пистолет?

– Да, оружие – его слабость, – улыбнулся Троцкий. – Ловкий малый. Попадает со ста шагов, и почти не целясь, в глаз белогвардейцу. А меня цитирует – наизусть. Я к нему привязан.

Мне от этой характеристики стало весело. Всё ложилось одно к одному. Ненормальную экспедицию мог возглавить только ненормальный еврей, по фамилии Школьник. Знаешь, я однажды сподобился быть прооперированным в лагерной больнице. Не в деталях дело. Просто кладут тебя голого на холодную простыню, простыней загораживают лицо, держат руки и ноги, начинают обкалывать место операции...  И тебя посещает чувство безысходности.

Или обреченности. Ты приперт к столу. От тебя ничего больше не зависит. Действует Судьба. Ты в ее руках. Все идет по графику, изменить который ты не в состоянии... Точно так же и там: по неосторожности и по легкомыслию я столкнул с мертвой точки недоступные обычному сознанию силы, запустил адские часы, и пошел отсчет сатанинского времени. Логика событий новым правилам подчинялась. И остановить цепную реакцию был не в силах уже никто.

Мы откланялись. Троцкий проводил до дверей, руки жал с воодушевлением. И заверил твердо:

– Вас о решении Совнаркома известят. Скоро в путь. Можете укладывать чемоданы, товарищи!

Я покинул Кремль, как, ты можешь вообразить, в полном недоумении.

Каролина, напротив, говорила без умолку, веселилась, смаковала подробности высочайшей аудиенции.

– О , май фрэнд, – восклицала она, приближая свои горячие губы к моему холодному уху. – Вы есть настоящий боец мировой революшн. Я иметь это восхищение. Ваш идей билдинг ап ов соушэлисм на Аласка это есть великий идей. Как я рад, что мы ехать вместе!

– А уж я как рад, просто не могу выразить словами!..

Ну, и как тебе рассказать? Вечер, сумерки, Александровский садик... Я поцеловал ее. Каролина приняла поцелуй, страстно прикрыв при этом глаза, но потом отстранилась. Стала меня журить, говорила, что нет, мы останемся друзьями, что в минуты мировых потрясений нам необходимо забыть про личное – и тому подобную чепуховину. Я же набивался к ней в гости. Чувствовал: может сегодня пригласить! Но – не пригласила. Мне не суждено было стать «сеньорой» в ту весеннюю ночь. Девственность моя устояла. Ровно еще на три месяца. Или что-то около... Правда, я второй поцелуй всё-таки сорвал с этих алых губок – возле ее парадного (Каролина жила в гостинице «Метрополь»), впрочем, так – уже на излёте... без особого удовольствия... с горечью неосуществленной надежды...

Выпьем за твое целомудрие, внук! Ты мне нравишься, ты хороший мальчик. И послушай старого, опытного деда: не спеши потерять невинность. Всё-таки она – состояние некой святости...  А греховность любая, искушение – от нечистого. Ты не смейся.

Бог не зря запрещал кушать яблоки на Древе Познания. И познание женщины – шаг в небытие. После этого нет загадок. Кроме смерти...  Пью твое здоровье! Не форсируй события. Пусть в твоей судьбе всё произойдет в свой законный час!..

Славный был коньяк. Вечная ему память. Х-м-м... Значит, что? Ну-с, теперь о Ленине.

Он приехал накануне отъезда нашей команды в Петроград.

После посещения Троцкого я невозмутимо ходил на лекции, безмятежно сидел в библиотеке, к Каролине не рвался и вообще считал, что с безумством покончено. Нет так нет. Шутка затянулась. Выберусь в Америку другими путями. А любовь – что любовь? Грустно, конечно, потерпеть неудачу. Но ломать судьбу из-за всякой глупости? Я нашел в себе силы пренебречь... не звонить... раствориться в дымке...

      Но однажды вечером в нашу с мамой комнату постучали. Мама что-то шила (кажется, посекшийся воротник у моей единственной белой сорочки), я читал учебник физиологии, собираясь идти на практические занятия. И гостей мы не ждали.

– Дa, войдите, – позволила мама.

Что ж ты думаешь? На пороге возник Борька Черный собственной персоной. Мама ахнула. Тут любой бы остолбенел: в свете керосиновой лампы появился темнорожий мужик, этакий Гаргантюа из Нигерии, грандиозно одетый – серая шинель, пистолет на ремне и буденовка с матерчатой звездочкой. «Красный дьяволенок», проще говоря. Фильм не видел с таким названием? Старый, еще немой? Замечательно.

Символический кадр: красный дьявол на пороге мирного дома. Улыбается, черт зубастый. Белые клыки в отблесках керосиновой лампы...

Мама говорит:

– Вам кого?

Борька отвечает:

– Его.

Мама спрашивает: